Кажется, железо под задом женщины сделалось достаточно горячо. Ведьма стонала и выгибалась, накалываясь на острые шипы, которые укрывали не только сидение, но и спинку, подлокотники, ножки и даже подножные опоры пыточного кресла. Все ее тело покрывали рваные, кровоточащие раны, но следователь уже знал – это ненадолго. Подлым колдовством, которое немыслимым образом проникало сквозь заслоны защитных рун и серебра, ведьма умела излечивать нанесенные ей увечья, избегая даже рубцов и шрамов. Обритая наголо, она также сумела отрастить волосы на целый палец чуть более чем за месяц, вновь смущая мужеские взгляды красотой своих тугих темных кудрей. И уже только этого хватило бы для вынесения обвинительного приговора. Однако для Инквизитора было делом чести, чтобы ведьма созналась сама. До сих пор ему удавалось выдавить из нее лишь страшные сказки о проникновении под солнце Лея некого злобного хаоса, и о потерянности для света душ всех Инквизиторов, которые будто бы служили ему.
- Добавить еще кирпич, - велел Инквизитор, видя, что притянутая за плечи, грудь, руки и ноги ведьма, несмотря на лежавшую на ее коленях тяжелую каменную глыбу, изо всех сил пытается привстать с поверхности раскалявшегося металла.
Палачи осознавали серьезность складывавшегося положения. Приказ следователя был исполнен незамедлительно. Притиснутая дополнительным весом ведьма издала тяжелый, грудной стон. Ее выпуклый живот напрягся, как и холмики на ногах. Она рванулась изо всех сил – и, не имея мочи сдерживаться, застонала в голос.
- Я снова спрашиваю тебя, - верно угадав нужный момент, в который раз вновь начал Инквизитор. – Какие чары ты использовала, чтобы обольстить принца Дагеддида? Из чего варила любовное зелье? Кто тебя научил? Кто тебе помогал?
Романская ведьма подняла на него зеленые глаза и по-мужски, презрительно сплюнула. Но тут же застонала вновь, выгибаясь на один бок.
- Как ты постигла премудрости волшбы? Кто тебя учил? С кем ты училась..?
- Да заткнись ты уже, cacator! – несмотря на то, что срывавшийся голос юной ведьмы был почти диким, он все равно звучал, подобно журчанию ручья, шелесту дождя и пению птиц. Воистину, эта женщина была рождена, чтобы соблазнять мужей и сбивать их с истинного пути. – Caenum, ты тупее es asinus Assuan! Лучше пусть меня скорей поджарят, чем тебя слушать! Caput tuum in ano est! (Да заткнись ты уже, засранец! Сволочь, ты тупее асского осла! И голова у тебя хуже задницы!)
Не выдерживая чудовищной боли, она закричала уже бессвязно. Инквизитор, который морщился от низвергнутого на него грязного потока отборных романских сквернословий и женского визга, мотнул головой старшему из палачей.
- Попробуйте масло. Подержим ее в кресле должное время. И… используйте тиски. Уложения не позволяют смешивать пытку, но тут особый случай.
Ведьма кричала, не переставая. Скворчащее под ней масло хорошо делало свое дело, наполняя воздух тяжким духом жареной плоти. Следователь выждал нужное время и подал знак. На дергавшуюся, как в припадке, женщину, вылилось ведро холодной воды, приводя ее в разум и резко остужая раскаленное кресло под ней.
Инквизитор подошел к бессильно опавшей на шипы юной грешнице и присел перед ней на колено, заглядывая в лицо.
- Ты можешь это прекратить, - проникновенно и с сочувствием в голосе проговорил он. – Ты здесь уже второй месяц и все упорствуешь в очевидном. Меж тем, твоя вина не подлежит сомнению. Второй наследник дома Дагеддидов – пленник Луны и не может вожделеть жен. Но ты признала сама, что тяжела от де-принца Седрика. Такого не могло случиться без сильного и мерзкого колдовства. Ты околдовала принца и понесла от него. Открой мне цель и способ. И я клянусь именем Светлого Лея, что сделаю все, дабы тебе присудили легкую смерть.
Обнаженная грудь юной ведьмы ходила ходуном, невольно привлекая взоры следователя. Женщина тяжело дышала, не поднимая глаз. Не было похоже, чтобы она собиралась отвечать.
Выждав, Инквизитор поднялся. Лицо его вновь стало жестким. Он снова подозвал старшего палача.
- Упорная гадина, твоя милсть, - угадав невысказанный вопрос, ответствовал тот на ломанном велльском, ибо сам тоже был из венемейцев. – Редко когда какая все испатания из списка пройдет и без разультата. Как по мне, так попатать бы ее волю в полную силу. Все одно еенный ублюдок поджарится вместе с ней, как казнить-то будем. Чего там сохранать? Ить посладняя пытка – а далее что? Суд да казнь, как и водатся… Да токма судьи-то несознавшихся не любят присуждать. На доработку, стало быть, отправлают. К… к другому следоваталю. А, твоя милсть?
Инквизитор знал и сам, что если не добьется от ведьмы признания, его могут отстранить от этого дела. А это было нехорошо. Очень нехорошо. Как для общего пути, заповеданного Леем для его детей, так и для личного пути самого Инквизитора. Он уже видел пометку «за недостаточность проявленного рвения» напротив своего имени в уложенной книге.
Следователь еще раз посмотрел в сторону ведьмы. Словно почувствовав на себе его взгляд, юная гадина подняла глаза. В них были презрение, боль и, возможно, помешательство. Но ни раскаяния, ни стыда во взоре ведьмы Инквизитор не узрел. И это еще более ожесточило его сердце.
- Готовьте новую жаровню. Доведем испытание до положенного временем конца.
Женщина замычала, мотая головой и вцепляясь в покрытые шипами подлокотники. Не забывшие о предыдущем приказе помощники старшего палача уже ввинчивали железные болты в пальцы ее ног. Мычание ее перешло в стон, а тот - снова в крик. От предыдущей пытки прошло слишком мало времени и ведьма не успела поднабрать сил для нового мужественного противостояния боли. Об этом свидетельствовало и то, что сейчас юница просто кричала, не перемежая вопли ругательствами.
Под сидение установили новую, спешно раздутую жаровню. Следователь отошел к столу и присел, бросив взгляд на изготовившегося писца.
- Если будет упорствовать… заставим цвести Железный цветок, - Инквизитор пробарабанил пальцами по столу, наблюдая, как пальцы ведьмы продолжают царапать железный подлокотник. – На него вся надежда. Что до ее бремени… Да простит меня Светлый, у ее тела достаточно отверстий, чтобы не навредить треклятому плоду. Цветок может распуститься в любом из них.
Альвах обрел знание и обрел понимание. Он был благодарен Светлому и Темной за то, что, хотя и поздно, но это все же произошло. Он не догадывался о высшем предопределении – почему тайное знание стало доступным среди всех живущих только ему. Было ли это платой за ту нечеловеческую муку, что выпала на долю его душе, которую засунули в чуждую ему телесную форму, либо это произошло случайно – Альвах не знал. Но он все равно был благодарен за пелену, что упала с его глаз и за представленную возможность страданиями искупить собственную вину.
