– Мы можем колдовать! Просто на нас колдовство не действует, так же как и на "рожденных".
Правда, на них – потому что они ангельские сущности, и как бы стоят особняком от всего мира, а на нас – потому что мы вообще выпали из системы пирамиды.
– Я удивляюсь, почему мы тогда можем колдовать?
– Я, кажется, догадываюсь. Колдовство основано на душевной энергии, а не на ангельской, а у нас этой душевной энергии хоть отбавляй, так что мы должны быть очень сильными магами. Жаль, что третье, как и четвертое, слово я не могу проверить.
– А на что они направлены?
– Одно останавливающее – очень опасное, а второе заставляющее тебе верить, когда ты врешь. Но оба слова будут действовать только на "пришедших".
– Давай, проверь на мне останавливающее "слово". Хочу убедиться, что и оно на нас не действует.
– "Си-на-сейс!" – тихонько сказал Женька, боясь остановить Лэе сердце, но ничего не произошло.
Тогда он повторил слово сильней – опять ничего. Лэя только удивленно вертела головой прислушиваясь к своим ощущениям. Тогда Женька крикнул, что было сил, и вдруг Лэю проняло. Она замерла, не способная пошевелить и пальцем. Женька с испугу, чуть не завыл, но вскоре принцесса мигнула пару раз, и ее губы стали разъезжаться в кривой усмешке. Незадачливый колдун подскочил к своей волшебнице и подхватил ее одеревеневшее тело, чтобы оно не упало. Колдовской паралич быстро проходил и Лэя, наконец, сказала:
– Круто!
– Но подействовало раз в тысячу слабей, чем обычно. Таким воплем, я бы, наверно, толпу "пришедших" сразу умертвил, ведь сил-то у нас раз в десять, если не в сто больше, чем у обычных душ.
– Возьмем на заметку. На нас колдовство все-таки действует, но очень слабо.
Другой раз Женька нырнул на изнанку и явился оттуда с двумя настоящими катанами в ножнах.
– Смотри, каковы?! – горделиво спросил он у своей подружки по приключениям.
– Да, Моа о таких мечтала… но прошу тебя, старайся ими поменьше махать!
– Ну что ты, в самом деле?! За кого меня принимаешь? Я ведь страшный трус, и в драку ввязываюсь только тогда, когда другого выхода нет, – попытался успокоить свою подругу по оружию, владелец новеньких катан.
– Если ты и был трусом, то очень давно. Меня, по крайней мере, никогда в беде не оставлял.
– Это тебя! А когда некого защищать… ты просто не знаешь, как быстро я умею бегать!
– Ладно, уговорил, трусливый мой защитник! Владей этим страшным оружием! – Лэя задумалась и спросила. – А интересно, здесь, что, нет огнестрельного оружия?
– Я не знаю точно, но мне сдается, что порох здесь просто не работает, так как другие технологии сравнимы с девятнадцатым веком на Земле, а пистолетов или мушкетов я не видел. Максимум, что они используют – это довольно примитивные арбалеты.
Лэя только согласно кивнула, вспоминая пиратское вооружение:
– А и правда, зачем бы тогда была нужна магия, если любого мага из автомата Калашникова за полкилометра расстрелять можно? Весь мир насмарку бы пошел.
Так они и продвигались на север, минуя деревеньки и расспрашивая: не останавливался ли у них слепой сказитель. Несколько раз ребятишки признавали в Женьке Яна. Как им это удавалось – было совершенно непонятно. Все-таки Ян был выше, с более светлыми волосами и крупными чертами лица. Но от детворы не скрывалось их сходство.
В последней деревне, где они остановились, уже слышали о двух очень добрых и милых молодых людях, поселившихся в одном селе в нескольких часах верховой езды.
Ночью на сеновале, Женька рассказывал Лэе, какие забавные и милые ребята были Саши, какие таланты в музыке и живописи они проявили, как хорошо относились друг к другу и как Лэе будет интересно с ними познакомиться.
А на утро он, потрясенно обнаружил, что Лэи нет больше рядом с ним. Его сердце захлестнул приступ тоски, но тут же внутри раздался тихий знакомый голос: "Не рано ли опечалился? Лучше прислушайся, кто с нами говорит!" и Женька ощутил радостную и звонкую волну любви, буквально смывшую его тоску и захлестнувшую теплом сердце. Ему слышалось ликование их маленького ангелочка, истосковавшегося по родителям. Элия выражала всю свою ласку и нежность, и кто бы ей мог отказать в ответных чувствах? Поэтому Женьку тут же бросило из холода отчаяния в эйфорию теплых чувств. Жаль, что никто не видел его глупую физиономию, умудряющуюся одновременно кукситься от расставания с Лэей и расплываться в блаженной улыбке от общения с доченькой…
ЧАСТЬ ТРЕТЬЯ: В ПОИСКАХ ТЕНЕЙ
ГЛАВА 9. ПОСЛЕДНИЙ ИЗ ПЕРВЫХ
Утреннее солнце вышло из-за дальнего горного хребта, синеющего в сонной дымке тумана, и сразу озолотило своим светом противоположный склон долины. Коснулось оно своей теплой ладонью и его щеки, словно кто-то мудрый и всепонимающий погладил непослушное дитя в немом одобрении. Он стоял и встречал восход, как и неисчислимое множество раз до этого, зная до каждой мелочи, как будет развиваться цветовая гамма зари. Каждый рассвет повторял почти в точности предыдущий, и все же в каждом было еле заметное отличие: то облако оттенит синевой небосвод; то листва меняется от нежной зелени весной, темнея летом и раскрашиваясь красками осенью; то, выпавший вечером дождь, к утру поднимется зыбкой молочной дымкой тумана; а то влага наоборот, выпадет серебристой росой, украсив бисером листву лугов.
Замечать и ценить эти оттенки он научился спустя бесконечные годы своего существования. Как научился ценить и не нарушать жизнь, текущую мимо него в своей непрестанной и неторопливой суете. Он кинул последний взгляд с балкона, висевшего над пропастью ущелья. Там, в глубине бежал горный поток, через который был перекинут единственный мостик, ведущий в его замок. Отсюда открывался великолепный вид на долину, освещенную утренним солнцем и опоясанную величественными горами. Утреннее представление праздника природы заканчивалось.
Дымка тумана быстро таяла пол теплыми лучами солнца, согревающими альпийские луга. Скоро день войдет в свои неторопливые права, озвучивая трелями пичуг и шелестом ветра знойную солнечную палитру красок. Тогда надо искать уединения где-нибудь в тени больших ив на берегу озера или ручья. Можно даже половить форель, но зачем переводить рыбу?
Сейчас он спустился с балкона в свой кабинет, обставленный, как и положено магу, шикарной мебелью тяжелого дерева, неисчислимыми стеллажами, заставленными фолиантами один древнее другого и, естественно (куда без этого деться?), с большим камином в углу. Он всегда улыбался этой бутафории и не понимал, зачем ему самому все это нужно? Он ведь прекрасно знал, что был старше любой из этих книжек, к тому же он не припомнил, чтобы кто-нибудь, когда-нибудь любовался всей этой магической помпезностью. Только улыбка его временами была умиротворенной и понимающей, временами саркастической, а иногда раздраженной – в зависимости от настроения и обстоятельств. Правда, последнюю сотню лет обстоятельства фактически не менялись, за исключением погодных условий…
