— Хорошо подумай, что ты делаешь, Сергей Константинович.
— К чертовой… — Толмасов тяжело рухнул на стул перед рацией и с яростью опустил кулак на кнопку вызова. «Циолковский» вышел на связь, и полковник, не делая пауз, оттарабанил в микрофон сжатый рассказ о том, что случилось за последние часы.
— Правильно ли я вас понял, товарищ полковник? — осторожно спросил Брюсов спустя минуту. — Нам следует беспрекословно подчиняться минервитянским самцам, когда они прибудут?
— Да, Валера, да, — прорычал Толмасов. — Другого выхода я пока не вижу. Оружие не применять, это приказ. Будем сидеть и ждать, пока не выяснится, кто более упрям, мы или Хогрэм.
За последующие десять дней у полковника выработалась стойкая ненависть к оранжевому цвету. Не питая особо нежных чувств к Лопатину, теперь он почти открыто презирал его. Постоянные шуточки Руставели обрыдли ему до скрежета зубовного. Даже Катя начала действовать на нервы. Впрочем, Толмасов догадывался, что его «сожители» платили ему и друг другу той же монетой.
Тарантулы спокойно шипели себе в своей банке, пока на одиннадцатый день не пришел вызов с «Циолковского».
— Москва недоумевает, почему мы не присылаем им свежих данных о новых поездках, а продолжаем давать информацию о работах, проведенных минимум две недели назад, — доложил Ворошилов.
— Пошлите Москву куда подальше, Юрий Иванович, — ответил ему Толмасов. По негласному сговору узники не упоминали в разговорах слово «москва», все еще надеясь, что конфликт с минервитянами как-нибудь разрешится сам собой.
— От этого воздержусь, но сказать им хоть что-нибудь давно пора… — пробормотал химик.
— Если говорить, то только правду, — вздохнул полковник. Раз уж сверхтерпеливый тихоня химик начал ворчать, значит, дела действительно обстояли плохо.
Пришедшая на следующий день радиограмма с Земли была суха и конкретна: «Используйте любые средства, необходимые для поддержания хороших отношений с аборигенами, и продолжайте запланированную программу исследований».
— Нужен инструктор по стрельбе, — пропел Руставели. — Есть добровольцы?
Толмасов только хмыкнул.
* * *
Фральк в пять глаз наблюдал за тем, как человек открыл небольшую задвижку и вставил в нижнюю часть автомата кривую коричневую коробочку.
— Здесь содержатся пули, — сказал Олег.
— Пули, — повторил Фральк. Как много слов предстояло заучить! И ведь ни одно никак не переведешь на скармерский; эквивалентов новым понятиям в нем не существовало. — Пули, пули, пули.
— Хорошо. Пули выходить из дула, когда ты спускать курок.
— Дуло. Курок — Фральк повторял слова, а Олег, держа автомат в одной из своих многопалых рук, указывал на его части.
Затем он протянул автомат старшему из старших.
— Давай. Спускай курок.
— Что? — Фральк начал тревожно синеть. — Ты сказал, что… пули должны выйти! — Он уже видел, ЧТО сделали пули с кронгом. А что если сейчас они сделают то же самое с ним или с Олегом?
— Давай. Нажимай, — повторил Олег.
Фральк с опаской дотронулся когтем до спускового крючка — твердого как камень и гладкого как лед. Потом нажал на него. Ничего не произошло.
— Нет пуль, — сказал он облегченно.
— Нет пуль, — согласился Олег, забрал автомат и щелкнул маленькой штучкой, чуть повыше спускового крючка. — А это регулятор.
— Регулятор, — послушно повторил Фральк.
— Да. Когда регулятор вверх, ты не нажимать на курок. Когда регулятор вверх, автомат не стрелять случайно.
— Вверх, — сказал Фральк. При мысли о том, что автомат может выстрелить случайно, ему снова захотелось посинеть. Копье или топор делали только то, чего требовал от них воин. Автомат, похоже, мог изредка действовать по собственному усмотрению. Старший из старших сильно сомневался, что осмелится ходить с автоматом, когда рядом не будет никого из человеков.
— Смотри! — Олег сдвинул регулятор. — Когда он здесь, не вверху, не внизу, автомат стрелять много пуль сразу, одна за другая. — Он еще раз щелкнул регулятором. — Когда внизу, автомат стрелять по одна пуля.
— Зачем? — спросил Фральк.
— Если враг близко, ты использовать меньше пуль и сохранять их для другие враги.
— А-а, — сказал старший из старших, — ясно. До чего же много нужно было запомнить!
Завывающий южный ветер дул так сильно, что подхваченные им большие хлопья снега долго летели над землей почти горизонтально, прежде чем упасть. Реатур стоял посреди поля, широко раскинув руки.
— Наконец-то погода меняется к лучшему, — произнес он удовлетворенно. — Вряд ли надолго, но все равно хорошо. Ох, как мне надоела жара!
— Жара? — пробормотала стоявшая рядом человечья самка. Сегодня Луиза напялила на себя еще больше фальшивой кожи, чем обычно. Даже глаза прикрыла двумя пластинами, соединенными друг с другом и прозрачными как лед.
— Такой приятный южный ветерок, — продолжал хозяин владения, энергично жестикулируя, — очень полезен. Он помогает стенам моего замка оставаться твердыми.
— Приятный южный ветерок, — эхом отозвалась Луиза и вздохнула, в точности как взрослый самец омало. — Я рада, что холод может быть полезен хоть для что-то.
— Это не холод, — возразил Реатур, и человечья самка вздохнула еще раз.
«Да, — подумал он, — как видно, под понятием „хорошая погода“ мы и они подразумеваем совсем разные вещи». Какие же все-таки странные эти человеки! Вон идут еще трое… Приглядевшись, Реатур узнал Ирва, Пэт и Сару. Идут и болтают о чем-то на своем языке.
— Ну что, сегодня удачно? — крикнул хозяин владения.
Когда все трое, вздрогнув, обернулись, он увидел, что спереди их внешние покровы сильно забрызганы элочьей кровью. Ветер донес до него ее знакомый запах, смесь ароматов почкования и смерти. Обоняние не подвело Реатура, поскольку мгновение спустя Сара угрюмо ответила:
— Не очень.
— Частично, — поправила ее Пэт. — Почкование уже начинаться, когда мы добираться до загона элока. Не иметь много времени подготовиться. Надеемся, следующая попытка лучше.
Человеки повторяли примерно одно и то же с тех пор, как Сара впервые попробовала спасти самку элока. «Ничего у них не выйдет», — мрачно подумал Реатур. Будто подхватив его мысль в воздухе, как снежинку, Сара сказала:
— Нам пока не везет. Если бы эта самка была Ламра, Ламра умирать.
— Как много времени осталось до ее почкования? — спросил Ирв. Постоянно общаясь с омало, он уже довольно хорошо владел их языком.
— Два раза по восемнадцать и еще половина восемнадцати дней, — ненадолго задумавшись, ответил Реатур. Когда Сара в первый раз заговорила с ним о том, что попытается спасти Ламру, он долго колебался, прежде чем согласиться, и сделал это в основном из соображений вежливости. А теперь… Попытки проваливались одна за другой, надежда на успех улетучивалась, а Реатур все сильнее переживал, хватаясь за эту призрачную надежду всеми шестью руками. Смысла в своих переживаниях он не видел, но уже привык к тому, что всякий здравый смысл тает, когда человеки прикасаются к нему.
