"Что это… Что? – отчаянно метались мысли. – Ветер… Земля… Для такого нужен хоть один Стрибожич… и Симарглыч… и Даныч-водник…»
Он яростно рванулся, пытаясь выдернуть из чавкающей жижи вязнущие ладони – стало еще хуже. Новоявленное болото с жадным причмокиванием засасывало его. Черная жижа вскипела у самого лица и начала неумолимо подниматься.
Тела… Скелеты, обломки, остатки – единственное, к чему он может обратиться! Живой мир стоит на смерти: людских костях, ушедших в землю так глубоко, что и не найти, легших в нее так давно, что и не вспомнить. Но дозваться… дозваться можно, если ты, конечно… Неважно. Не делал никогда, но сейчас должно получиться. Митя напрягся: сейчас, вот сейчас… словно плот в бурном море, древние кости и прах всплывут сквозь растекающуюся в болото землю и поднимут его над чавкающей трясиной…
Всплыли. Два скелета – от одного лишь торс с руками, другой с одной ногой, но без головы – подтянувшись, выбрались из земли… и навалились на Митю, вдавливая его в булькающую жижу. Перемешанная с водой земля хлынула ему в горло.
Сверху донесся пронзительный клекот… черное и крылатое рухнуло Мите на спину. Ледяные даже сквозь сюртук пальцы ухватили его под мышки – и дернули вверх. Ему показалось, что сейчас его разорвет пополам – трясина не желала отпускать, а его все тянули и тянули. Чвяк! Жижа булькнула и его выплюнуло вверх. Он взвился в воздух… и пряди длинных, тускло-рыжих волос хлестнули его по лицу. Черные крылья ударили воздух и сомкнулись над головой.
- Что творится? – проскрипел хриплый голос мары. – После первого ты должен был упокоить остальных легко!
- Не выполняю свой долг! – успел зло процедить Митя.
Пронзительно визжащий вихрь из тысячи-тысяч детских лиц налетел со всех сторон.
- Наша земля! Наш воздух! Наша вода! Наше племя! Все наше! Уходи, чужая служанка! Наше-наше-наше…
Мара тоже заверещал – скрипуче и жутко, так мог бы скрежетать раздавленный автоматон. Крылья ее заломились, и они оба кубарем полетели к земле.
Бах! По груди точно бревном навернули. Глаза затянуло кровавым туманом… а внизу была чернота. Митя судорожно моргнул… и понял, что лежит грудью на колодезном срубе, заглядывая в стоящую внизу угольно-черную воду.
Вода в колодце вскипела и ринулась ему навстречу.
- Блуп! –вода была как ледяная оплеуха. В последний момент его рванули за шиворот. Столб воды взвился из колодца, обдал вымораживающими брызгами и рухнул обратно.
- На ногах держись! – скрипуче рявкнула мара.
Митя почувствовал спиной ее острые, как шилья, лопатки… и понял, что стоит у колодца спиной к спине с мораньей нежитью.
- Чужие! Чужие! – два голоса казались сотнями, тысячами голосов. Призрачная стена из стремительно вертящихся детских лиц придвинулась близко-близко. Бесчисленные рты вопили. – Воры!
Митю окунуло в холод и тут же в жар, какой бывает только в жерле вулкана. Это ему казалось, что после пережитого он никогда больше не испугается боли?
- Мне больно! Больно! Мне! – вдруг за спиной у него заверещала мара… и он увидел, что по ее рыжим волосам струится огонь. – Что за мертвяки такие? – с жутким визгом она всадила когти в летящее ей навстречу детское лицо, с треском распорола его от уха до уха… Лицо лопнуло… тут же сменившись новым.
- Не мертвяки! – только и успел выпалить Митя. Удар кулака разнес несущихся на него девочку-мальчика не хуже когтей мары… и столь же безрезультатно.
- И-и-и-и! – детские лица вертелись вокруг, снова сливаясь воедино – в мальчика и девочку, плечом к плечу, висок к виску.
Дети взмыли в воздух… и ринулись на него. Удар, еще удар! Они налетали снова и снова, врезались в грудь, в живот, в плечи. Митя пытался отмахиваться, но все удары вязли в лунном сиянии. Удар в грудь швырнул его на колодезный сруб. Он едва успел ухватиться за крошащееся под руками дерево. Опять толчок… его перегнуло через край…
- Об колодец он споткнулся – бух! И в воду окунулся! – прошептал детский голосок в одно ухо.
- Вынырнул, рукой взмахнул – плюх! И насмерть потонул! – прошептали в другое…
Яростно сияющий сгусток лунного света ринулся на него, растворяя весь мир в нестерпимом блеске и последнее, что Митя видел — две пары глаз, озорных, как у детей, задумавших шалость… и равнодушных, как у богов.
- Аааааа-хххх! – и эти глаза замерли прямо перед ним, в совершенной неподвижности.
Мгновение детишки висели над обреченным… и вдруг с пронзительным криком метнулись к дверям дома.
Банг! Лунный сполох ударился о запаянную Митей дверь. Он был неслышен, неощутим, но дом-крепость содрогнулся. Банг! Банг! Лунный сполох метался, все колотясь и колотясь в двери, и в его судорожных рывках были непередаваемый ужас и отчаяние.
- Ииииии! – двухголосый вопль располосовал трепещущий воздух и лунный блик попытался дотянуться до окна.
Подскочивший Митя врезался в него всем телом. Ему показалось, что его окунули в кипяток и в ледяную реку, в боль и в бесчувствие, в кипящий ураган и в пустое, лишенное воздуха пространство… он чувствовал, что умирает, но каким-то чудом вцепился в этот лунный свет, удерживая его. И нащупал под рукой тонкие детские пальцы, что яростно выкручивались, пытаясь выскользнуть из его хватки.
- Что ты делаешь? – хлеща крыльями, мара упала сверху.
- Не пускай их в дом! – закричал Митя.
- Почему?
«Вот ведь… Мара – а девчонка!»
Он в ярости рявкнул:
- Потому что им туда надо!
Как будто могла быть другая причина! Враг чего-то хочет? Сделай так, чтоб не досталось!
Пылающий меж его ладоней свет рванулся, просачиваясь сквозь пальцы как вода, детские лица мелькнули сквозь марево, и лунное сияние взмыло вверх, к окну… Широко распахнутыми крыльями мара перегородила оконный проем и зашипела, скаля клыки. Сияющий сгусток скользнул к другому окну – мара метнулась тоже. Они танцевали перед фасадом – сверкающее серебристое облако, очертанием напоминающее две тесно прижавшиеся фигурки, и тонкая, как штрих карандаша, мара в ореоле черных крыльев. Они отчаянно метались, но мара успевала, успевала, успевала, точно чутьем угадывая, куда кинутся детишки.
Смутные образы рассыпались следом за ними, призрачные изображения на миг зависали в воздухе… Неспешно шагающие меховые горы – мамонты! Грохот обтянутых кожей барабанов! И двое детей, ничего не видящих – их веки зашиты, ничего не слышащих – даже рев рогов не может поколебать их спокойствия, безучастно шли сквозь толпу людей в шкурах. К яме. Длиннобородый седой жрец, взмах копья… наконечник с хрустом вошел в висок мальчишке, пробил насквозь и вышел… из виска девочки. Они рухнули в яму, вдвоем, соединенные навеки одним ударом. Люди вокруг ямины заорали, потрясая копьями, их вопль отразился от небес. И сыпались, сыпались в ямину меха и шкуры, костяные ожерелья и наконечники стрел – прямо на вытянувшиеся на дне детские тела. Плечом к плечу, виском к виску, в медленно разгорающемся вокруг лунном блеске…
…Лунный блеск вдруг скатился вниз, как пролитая на оконное стекло вода. Две детские фигуры зависли в воздухе на фоне бревенчатой стены дома-крепости – изогнувшись, как нанизанные разом на невидимое копье. Зашитые грубыми стежками веки впервые дрогнули, точно пытаясь подняться, по телам прокатилась дрожь, на безучастных лицах мелькнул отблеск эмоций… Митя даже не понял – каких. То ли страха, то ли… облегчения? Лунный блеск вспыхнул еще раз, последний, окутывая тонкие фигурки… и пропал вместе с ними, рассыпался бликами. Когда погасла последняя искра, не осталось ничего.
Рыжая мара извернулась в воздухе… посмотрела на замершего внизу Митю… хрипло то ли каркнула, то ли расхохоталась… и тяжело взмахивая крыльями рванула вверх, навстречу… опускающимся на двор сумеркам.
Глава 45. Местные и пришлые
С протяжным, душераздирающим скрипом дверь в дом обвисла на одной петле – и вдруг осыпалась древесной трухой. Тонкая струйка праха потекла через порог. Дом-крепость с тягостным скрипом просел на угол.
