— Что? Насиловал тоже Брэд? — нарушила затянувшуюся паузу я. Голос отчего-то дрогнул, а пальцы начали нервно постукивать по металлической раме.
— Он называл это обучением и подготовкой к взрослой жизни, — она, оставив в покое плечи, принялась так яростно теребить свои наращенные волосы, что я испугалась: как бы не оборвала их к черту. — Говорил, что делает мне огромное одолжение.
— Ур-р-род, — прорычала я, сжимая кулаки от накатившей ненависти к черноволосому лэфу. — Полный урод!
— Он очень сильно меня любил, — продолжая смотреть себе под ноги, сказала Ильва. — Но еще больше любил во мне себя. Мы ведь похожи, очень, — она медленно подняла голову, и я увидела ее глаза.
В них не было ожидаемых мною слез, и боли там тоже не было. Отрешенный взгляд на грани равнодушия. Холодный, непроницаемый, пустой. Ни былой обиды, ни злости, ни страха в нем. Ильву словно подменили за какие-то пару секунд на… бездушную куклу, не способную на эмоции.
И почему-то подумалось, что именно такой она была раньше, когда жила в Миригоре. Это амплуа стало ее защитным "панцирем", личной находкой, попыткой приспособиться к ситуации, спрятавшись от ужасов собственной жизни за стеной безразличия и покорности. Молчаливая тень, безропотно выполнявшая приказы подонка отца, живой робот, за пустым взглядом которого пряталась измученная душа несчастного ребенка. Ребенка! Ведь ей всего-то было…
— Сколько тебе было лет? — спросила я подругу по обмену. — Когда он начал… — договорить не смогла — помешал ком, вставший в горле, но Ильва и так все поняла.
— Шестнадцать, — спокойно проговорила она. — Первый раз это случилось в шестнадцать. После того, как отец чуть не проиграл меня в ристис одному меченному уроду. — Я поморщилась от подобного определения норда. Хотя, если речь шла о Керр-сае, а скорей всего так оно и было, с мнением собеседницы имело смысл согласиться. — Надеюсь, ты выбралась из Стортхэма? — неожиданно проявила беспокойство о моей судьбе Ильва.
— Вот еще, — нахмурилась я. — Выбралась и вернулась. Меня там не обижали… почти.
— Ты что?! Сейчас у нордов?! — и опять в глазах ужас. Маска отрешенности разлетелась на невидимые куски, позволив проступить истинным чувствам девушки. Ярким, живым… негативным чувствам. Да что за дела-то, а?!
— Да, я у нордов, — стараясь говорить, как можно спокойней, ответила ей. — Не понимаю твоей реакции. Они хорошие лю… лэфы. Защитили меня, помогли адаптироваться, и вообще…
— Но они же уроды, Лара! Одержимые чудовища!
— А мы с тобой кто тогда?! — возмутилась я. — Не одержимые? У меня на копчике метка, кстати. Штрихкод из десяти тонких палочек. А у тебя?
— На плече, — глухо отозвалась Ильва, слегка озадаченная моим сравнением.
— Вот! — нравоучительно подняв указательный палец, сказала ей я. — Ты теперь тоже меченная, значит. Так что не стоит говорить гадости про таких же, как мы, Иль.
— Но они же страшные, — растеряв весь свой запал, прошептала шатенка.
— На вкус и цвет, — пожала плечами я. — По мне так некоторые очень даже ничего, — и улыбнулась, вспомнив этих самых некоторых. — Но хватит о них! Давай вернемся к твоему прошлому, пока нас господа Фирсы не разъединили. Значит, клеймо поставил Брэд, угу… при его связях добыть форму он вполне мог. Но… зачем? — я вопросительно уставилась на собеседницу из земного зазеркалья.
Та тоже пожала плечами, а потом предположила:
— Чтобы не отдавать меня замуж за младшего дана? Такие важные особы на шлюхах не женятся. Им благородных лэфири подавай: молодых и невинных, — немного обиженно добавила она. — Дан видел меня еще девочкой, и уже тогда хотел оставить у себя в качестве невесты. Но папа настоял на том, чтобы свадьба состоялась в день моего совершеннолетия, а до этого времени я должна была жить дома и блюсти свою честь.
— Честь, — эхом повторила я. — Вот же с-с-скотина! То есть он сам не сдержал данное дану обещание. И, чтобы не ссориться с другом, решил замаскировать таким образом результаты своих… своей…
— Он просто слишком меня любил, чтобы отпустить, — перебила Ильва. И прозвучало это как-то… с гордостью, что ли.
Я удивленно вскинула бровь, но вдаваться в подробности ее отношения к педофилу папаше не стала. А то мало ли в психологии случаев, когда жертва начинала испытывать привязанность к своему мучителю. Вдруг, эта девочка, которая сейчас живет моей прошлой жизнью — одна из таких?
— Ты разве не помнишь? У тебя ведь тоже должна была частично сохраниться моя память. Как у меня — твоя, — снова заговорила Ильва. — Если бы ты знала, как помогла мне, когда я очнулась в белой комнате с узкой кроватью и тумбочкой, на которой лежали какие-то круглые камушки. Только потом узнала, что они называются таблетками, — ее губы растянулись, и я невольно отметила, что даже улыбка у нее совсем не такая, как была когда-то у меня. Новая личность неуловимо изменила чужое тело, подстроив его под себя.
— Ты была в психушке? — осторожно уточнила я, зацепившись за упоминание "белой комнаты".
— В психушке? — переспросила собеседница, чуть нахмурилась, но тут же снова просветлела лицом. — Не-е-е-ет, я в больницу попала с сотрясением мозга, как сказал ваш местный лекарь. В смысле, доктор.
— И, небось, симулировала потерю памяти? — хмыкнула я.
— Да, а как ты узнала? — чуть насторожилась она.
— Сама также поступила.
— И тебе поверили? Отец не раскусил?
— Надеюсь, что нет. И что с тобой дальше случилось? Как ты добралась до моей квартиры? Чем вообще занимаешься сейчас? Две недели всего прошло, а ты уже и с электрическими приборами дружишь, и волосы в парикмахерской наращиваешь, и вообще… выглядишь вполне довольной жизнью… моей. — Последнее слово само сорвалось с языка, но Ильва сделала вид, что этого не заметила.
— Если бы не Гриша, не знаю, как бы я тут прижилась, — застенчиво отведя взгляд, пробормотала окончательно успокоившаяся шатенка.
— Гриша?! — сказать, что я удивилась, значит, ничего не сказать.
— Да, он такой милый, добрый, заботливый, — в ее голосе было столько нежности, что меня невольно посетили сомнения: об одном и том же Григории мы говорим или нет? — Когда я попала в больницу, он примчался с огромным букетом цветов. Извинялся за что-то, каялся… Потом забрал меня домой и… — она мечтательно вздохнула и снова заулыбалась. Сейчас девушка выглядела счастливой и умиротворенной, о былой нервозности напоминала лишь ее привычка теребить волосы. — Гриша помог мне освоиться в вашем мире, вступить в наследство твоего покойного отца и… подарил мне настоящую собачку! — с почти детским восторгом сообщила Ильва, а я поморщилась. Всегда больше любила котов, но отчего-то не решалась завести своего. — Мы вчера заявление в ЗАГС подали, — похвасталась собеседница, меня же кольнула обычная женская обида. По всему получалось, что я прежняя Гришу, видите ли, не устраивала, а эта малолетка, вселившаяся в мое тело — вполне.
