Новая остановка возле двери в комнату — рука уже легла на ручку и потянула ее вниз, когда знакомые голоса заставили меня замереть. Подслушивать — недостойный поступок, но в своем доме с непрошенными гостями можно и не такое.
Диалог был односторонним, с редкими вкраплениями ответов Тани, словно скандал уже отгремел, и сейчас пришло время логичных доводов, а сил то уже не осталось.
— Все мы совершаем ошибки, дочка, — добрый, покровительственный голос Авинова-старшего, — Вернемся домой, ты все забудешь.
— Я не поеду, — тихий женский голос, бесконечно уставший.
— Надо поехать, — увещевал ее отец, — Долг и честь, помнишь? Все следы подчистим, никто не узнает. Придет время — найдем тебе настоящего принца. Хочешь принца, а? Во Франции как раз подходящего возраста, — нотки веселья в словах Виктора Авинова контрастировали с моим тревожным настроением. Открыть дверь или услышать ответ?
— Не поеду, — ответила невеста, — у меня будет сын, я уже знаю.
— Будешь рожать? Одна, в незнакомой стране? С мужем, у которого куча проблем — а я тебе обещаю, у него будет куча проблем? — голос стал строже, — А ты знаешь, что после родов ты станешь толстой, появятся растяжки, красота и юность померкнут? Ты действительно хочешь стать неповоротливой крикливой бабенкой, измученной ночными бдениями у колыбели?
— Этого не будет.
— Ладно, ты родишь, — подошел с другой стороны тесть, — хочешь, чтобы дети росли чужаками, без должного образования, без денег на еду и одежду?
— Это же твой внук, — всхлипнула Таня,
— Не надо говорить ерунду, он еще не человек, ему и месяца нет, — фыркнул Авинов, — Вот, выпей таблеточку.
— Не буду, — всхлипнули еще раз.
— Пей таблетку, дура! Потом спасибо скажешь, — гаркнули в комнате.
Крик прервался звуком ломаемой двери. Я посмотрел на смятую бронзовую ручку в ладони, слегка удивился дубовым щепам под ногами и вошел в комнату.
Таня обнаружилась на диване, прижимающей зеленый компресс к левой части лица. Ее отец стоял в другой части комнаты, уже готовый отвечать на атаку.
— Дима! — невеста тут же оказалась за спиной и приобняла сзади.
Странное ощущение. Гнев к тому, что хочет лишить меня жены и сына. Куда больше, куда сильнее, чем даже ярость к предателю-Грише, нечто дремучее, словно боль при виде более сильного хищника возле разрушенного гнезда, разрытого логова, разломанного становища. Желание умереть, но дотянутся до глотки. Одновременно — бессилие загнанного лесным пожаром. Мир двоится перед глазами, собирается в единое изображение и вновь плывет, теряет резкость и окрашивается в сине-белую гамму. Что-то с глазами, может от нервов, но уже не важно.
— А давай я просто его убью? — Авинов недовольно двинул плечом, — Согласись, рожать без отца — полная глупость. И как я раньше не подумал? Надо было приговорить прямо на трассе.
Он может убить. То чудо, что свершилось с дядей Гришей, не повторится вновь. Авиновы не практикуют воздух, да я толком и не понял, на чем основана их сила. Да это и не важно — ранг мастер является свершившимся приговором мне и всему, до чего он дотянется. В системе боевых искусств нет равных ступеней, ветеран способен игнорировать воинов, учителю наплевать на десяток ветеранов, а мастер способен идти по трупам учителей. Я же — ветеран, как и Таня. Мы живы, потому что Авинов так хочет.
— Нет, — пискнула Таня, пытаясь вывернуться из моего захвата и встать передо мной.
— Выбирай — или летишь со мной, или я его тут же похороню, — недобро прищурился Виктор.
Что я могу сделать, кого молить и просить? Кому закладывать душу, чтобы не потерять тех, чью настоящую ценность понял только сейчас? За них мне не жалко жизни, однако вряд ли кому нужна такая сомнительная оплата — вот она, смерть на кончиках пальцев мужчины напротив.
Мир вновь двоится, на этот раз сильнее, картина передо мной не соответствует направлению глаз. Словно выбило из тела, странное ощущение взгляда со стороны. Вот стоит тесть, напротив я и жена. За окном охранник готов атаковать, еще двое примериваются ломать дверь. По всему саду проходит волна — бодигарды собираются возле дома, ожидая только слова. Люди не умеют видеть сквозь стены, но это иное — я чувствую. Какова будет цена за это, кто помогает мне, до кого докричалось мое отчаяние — не важно. Я не могу потерять дорогих мне людей, а значит — вопрос оплаты не важен.
— Она с вами не поедет, покиньте наш дом, — глупость или ода вежливости? Что-то надо было сказать, и я это делаю. Тот я, что удерживает свою жену, озвучивает мои мысли. Тот я, что смотрит на сцену с десятка сторон, вряд ли способен говорить. Я пробую ради интереса — по крыше проносится завывание урагана. Занятно.
Что мне позволено сейчас? Разрушить дом, квартал, город — возможно, но это не спасет жену и сына. Вот стоит противник, сплав власти и силы, способный сделать то же самое, и самое интересное, ему тоже нельзя навредить своей дочери. Я не могу отсоединить его от силы, значит, попытаюсь заблокировать область ее применения и сделать силовой вариант решения бесполезным. Концентрированная сила окутывает две группы, нашу с Таней и ее отца, отделяет от мира барьером. Мы видим друг друга, видим обстановку вокруг, но частью ее уже не являемся.
— Говорили мне, пеленай и тащи на родину, — хмыкнул Авинов, формируя какую-то технику в руках, — А я тут болтаю, совсем расслабился, — осуждающе покачал он головой и метнул зеленый шар в нашу сторону. Вернее, хотел — комок растений свалился через полметра, словно ударившись в невидимую стену.
— Что еще за? — Виктор с интересом ощупал невидимую преграду, двинулся вбок, наткнулся на еще одну, ударил ногой по стене сзади, пустил что-то зеленое вверх — но оно сразу упало на пол, — Забавный прием, но мастеру такие вещи не помешают, — улыбнулся он нам.
Пол в метре от нас разлетелся щепками бетона и паркета, пропуская древесный корень. Растение метнулось в нашу сторону и врезалось в другой барьер, что окружал нас с Таней.
Лицо Авинова покраснело, то ли от гнева, то ли оттого, что в банке, в которую я его заключил, словно особо ядовитого и опасного зверька, стало нечем дышать, а заодно — жарко. Барьер ограничил поступление воздуха и уничтожил теплообмен. Нас с Таней подобное не коснется — барьер вокруг нас куда больше и занимает почти половину комнаты.
— Толик! — рявкнул он в полный голос, не подозревая, что его голос слышит только он сам, кроме меня.
— Он занят.
Стену здания выдирает воздушным тараном. За ней — древняя сцена поединка природы и урагана, и тот самый Толик не выглядел в ней победителем. Да и человеческого от него осталось очень мало — ноги, руки, тело проросло монструозным древом под сотню метров в вышину. Преображенный боец хлестал ветвями-плетями ураган вокруг него, цеплялся корневищами за землю, не давая ветру оторвать его и унести в вышину, словно щепку. Древо настойчиво пыталось достигнуть дома, но каждый шаг давалось ему титаническим трудом.
