— Ах вот откуда у вас ферма, — понятливо кивнул я.
— Это было позже, — отмахнулся Эдвард. — Мы еще долго вкалывали как проклятые… А потом дошло дело до дележа добычи. — Он помолчал. — Хорошо, что к тому времени я все-таки научился метко стрелять.
— Гхм… — произнес я.
— Ну а после этого мы с напарником подумали и решили, что хватит с нас приключений, — преспокойно закончил дядя, — и разошлись. Я купил ферму, нанял хорошего управляющего, получаю недурной доход. Счет у меня в банке более чем приличный, меня даже засуха не пугает. Вот так, Виктор…
— И что же, вы ни разу не дали о себе знать? — поинтересовался я.
— Как я мог так поступить со своей семьей?! С людьми, которые столько для меня сделали! — возмутился он. — Разумеется, как только я более-менее обжился на новом месте, так стал писать им.
— Ни тетушка Мейбл, ни отец никогда не упоминали…
— Ну разумеется! Зачем болтать? И у стен есть уши! К тому же, — добавил Эдвард, — я ведь не писал напрямую. Сами посудите, Виктор, что было бы, если бы на здешний почтамт пришло письмо с австралийским штемпелем да с моим именем!
— Назавтра же об этом гудел бы весь Блумтаун, — сказал я, усмехнувшись. — Значит, вы передавали послания через кого-то?
— Да, через старину Клариджеса, — кивнул он. — Я решил, что надежнее никого не сыщу. Так что я отправлял письма ему, в Лондон, до востребования, он их забирал, когда ездил по делам, и уже из Лондона пересылал их дяде Персивалю, Мейбл и Артуру.
— То есть он все-таки в курсе этой истории?
— Ну да. Артур ему все рассказал — они ведь дружили, и очень крепко. А на Клариджеса всегда можно было положиться.
— Постойте, но я недавно разбирал бумаги и не видел… — Тут я осекся, вспомнив, что искал только адрес отцовского друга. Конвертов-то было много, а внутрь я не заглядывал! — Хм… ладно.
— А как вы догадались о таком способе связи? — спросил Эдвард.
— Я сам пользовался подобным, — хмыкнул я. Пришлось кратко описать свой ход с надежным человеком в Париже…
— Да, это явно семейное, — засмеялся дядя, дослушав. — Но, говорите, Мейбл вас вычислила?
— Отец тоже, — вздохнул я. — Жаль, я узнал об этом так поздно… Но, видимо, способности к аналитическому мышлению — это тоже семейное.
— Не исключено, — кивнул Эдвард. — Ну что, Виктор, это все, о чем вы хотели узнать?
— Пожалуй, да, — ответил я. Оставалась еще смутная тень неуверенности: даже если дядя сейчас мне солгал, я никак не могу уличить его в этом. А правды, кроме него, не знает никто. Откуда мне знать, что отец сказал мистеру Клариджесу? Или тетушке Мейбл?
Очевидно, на лице моем читалось сомнение, поскольку Эдвард вдруг сказал серьезно:
— Виктор, я понимаю, почему вы колеблетесь. Так вот, даю вам слово джентльмена — ваш отец не убивал Эддерли. Это сделал я. Теперь довольно?
— Да, Эдвард, — сказал я с заметным облегчением. — Более чем. Благодарю вас.
— Было бы за что, — усмехнулся он и повернул обратно к дому. — И довольно об этом… Виктор, я вижу, ваши странствия были опаснее моих!
— Ну, как сказать, — ответил я. — Обычно мне везло, но кое-где изрядно досталось…
— Со стороны практически незаметно, — утешил дядя.
— Это вы о чем?
— О том, что у вас левый глаз искусственный.
Я споткнулся и тут только сообразил, что Эдвард все время держался справа, так, чтобы я мог его видеть.
— Так вы заметили?
— Еще при знакомстве, — заверил он. — Вернее, тогда я подумал просто, что вы этим глазом не видите, бывает. А сейчас, на дневном свету, сообразил, в чем дело. Блеск немного не такой, как у живого глаза, это раз. И два — зрачок не реагирует на изменение освещения.
— Да, — глубокомысленно сказал я, потерев лоб. — Определенно, склонность к дедукции — это тоже семейная черта…
— При каких обстоятельствах вы лишились глаза, конечно, не расскажете? — с намеком произнес Эдвард.
— Не люблю об этом вспоминать, — поморщился я. — О других путешествиях — сколько угодно, а об этом, последнем… Право, не стоит! Неаппетитно. Скажу лишь, что взамен я кое-что приобрел…
— Оно того стоило? — приподнял дядя бровь.
— Определенно, — кивнул я. — Хотя я предпочел бы, чтобы это произошло… менее болезненно. Но увы, за все приходится расплачиваться…
— Да уж, — вздохнул он. — Ладно, Виктор, идемте, выпьем чего-нибудь бодрящего… Только не чаю! Я совершенно отвык от английской манеры постоянно пить чай!
— С удовольствием. Только, Эдвард…
— Разумеется, я никому не открою ваш маленький секрет, можете быть спокойны.
— Ну, кое-кто о нем знает, но все равно не хотелось бы лишних пересудов…
— Я — могила, — заверил дядя. Сирил, торчавший на крыльце и заметивший нас, беседующих как старые приятели, снова вытаращил глаза. Надо сказать ему, чтобы не делал так, а то вид у него становится глупый донельзя! — Кстати, это мое прозвище.
— В смысле? — не понял я.
— Ну, золотоискатели меня так прозвали, — пояснил он. — Эд Могила. Почему — сами догадайтесь…
Я догадался, разумеется. Да, родственники у меня как на подбор!..
Отлично посидев с Эдвардом (выяснилось, что кактусы он ненавидит всей душой, поскольку завезенные кем-то в Австралию опунции — настоящий бич для фермеров; эндемиков же там нет, поэтому я оставил надежду разжиться чем-нибудь экзотическим), я отправился домой. С души моей пропал изрядный груз, а настроение было настолько приподнятым, что я не поленился проехать мимо церкви.
— Хоггарт! — позвал я шепотом. Громче было нельзя, средь бела-то дня! — Эй!
— Чего шумишь? — недовольно спросил призрак, выбираясь из-под земли и поправляя цилиндр. — Только поспать прилег…
— А я думал, вы никогда не откажетесь узнать что-нибудь… пикантное, — сказал я и развернулся, чтобы уйти.
— Стой-стой, куда собрался?! — засуетился он. — Что там такое?
— Да вот, видите ли, разъяснилась та история, по поводу которой мы с вами имели ночью беседу…
— Да? — загорелся Хоггарт и от волнения стал совсем прозрачным. — И что?!
— Мой отец не имеет отношения к смерти Джона Эддерли, — серьезно сказал я.
— Ой, ну конечно… — обиделся призрак. — Тот сам застрелился, да? Тебе наболтают!..
— Нет, почему же, — усмехнулся я. — Эддерли действительно убили на дуэли. Только стрелялся с ним не Артур Кин, а Эдвард Кин.
— Это кто тебе сказал? — нахмурился Хоггарт.
— Да сам Эдвард и сказал, — ответил я. — Да мне бы и самому задуматься: разве мой отец сумел бы промазать? Он ведь был отличным стрелком и целиться в сердце, а попасть в правое легкое никак не мог!
