— Похоже, с его честью будет еще больше возни… — усмехнулся принц, а в глазах заплясали заинтересованные сполохи.
Меня тоже весьма заинтересовал тип, бросивший такой шикарный вызов мерзавцу Наэрилю, моему теперь кровному врагу. Надо запомнить имя Ирдари: враг моего врага — априори мой друг.
— Надеюсь, — глянул король на Рамасху, так хитро прищурившись, что не трудно было догадаться: на моих глазах состоялся заговор. И как эти политики все успевают и не упускают ни единой возможности для интриг?
Приказав мне оставаться на месте, как наказанному за покушение на здоровье сестры, Роберт ушел вместе с принцем благословить дочь в дорогу.
Тот бесконечно длинный день сделал мне еще один странный подарок.
Оставшись в одиночестве, если не считать стражи у дверей, я подошла к окну, откуда была видна суетившаяся во дворе толпа. Так вот куда все придворные подевались: провожали принцессу и северян. И явно жалели, что не могут сбежать с ними.
Тревога витала в воздухе, наполненном запахом гари. Укутанные в шубки фрейлины растерянно взирали на белоснежных скакунов под дамскими седлами. Видимо, они ожидали множество карет с подушками и теперь пытались осознать, как быть дальше — падать в обморок или впадать в истерику.
И тут где-то на периферии зрения мелькнул щемяще знакомый жемчужный отблеск.
Я повернула голову. Отблеск тут же исчез, но…
Боги мои, я не знаю, что со мной тогда случилось.
Показалось, мир внезапно куда-то отступил, отхлынул серой волной и осталось лишь одно яркое пятно — фигура незнакомого воина лет двадцати, с яркими глазами цвета моря, внимательно смотревшими на меня.
Он стоял среди ласхов рядом со вторым пажом Виолетты. Одет по-походному, на плечах — подбитый мехом плащ, скрепленный у ворота гербовым знаком младшего лорда. Несложно догадаться, что я вижу того самого фьерр Ирдари. И никакой гордыни на лице, как можно было ожидать по рассказам. Спокойный, умный взгляд.
Парень не был так ослепительно красив, как бывают горные аристократы, но его черты были правильными, мужественными и вполне приятными. А его светлые, пшеничного оттенка волосы пострижены вызывающе коротко, совсем как у меня. Косичку младшего лорда не из чего заплетать.
А через миг у меня появилась твердая уверенность — мы знакомы. Испокон веков, то есть с рождения. Моего, по крайней мере.
Бывает так, что один взгляд чужого человека переворачивает мир. Это и случилось. С той разницей, что до того моя жизнь была изуродована и повернута вверх тормашками. И сейчас меня охватило удивительно гармоничное чувство правильности мира, когда в нем все встает на свои места, как должно быть от Бога.
И почему-то вспомнилась моя первая встреча с Дигеро: тогда я ждала друга, а на меня смотрел враг. Сейчас, еще не зная ничего о незнакомом горце и лишь догадываясь об его имени, я видела друга. Равного мне, кем бы он ни был. Того, кто никогда не предаст.
Удивительное чувство. Нерациональное.
Парень тепло улыбнулся, а затем… я не поверила глазам: его пальцы сложились в вейриэнский знак единения — «эман». Он читается по-разному в зависимости от контекста, но всегда ободряюще. Эман — и горы станут пылью, но не наш дух. Эман — верь, и мы победим. Эман — я с тобой, ты не один. Эман — плечо соратника, разделенная сила, глоток родниковой воды в пустыне, живительный и чистый. Эман…
Непроизвольно я ответила ему тем же знаком и, спохватившись, отошла от окна. И лишь тогда на меня нахлынуло запоздалое смятение. Что это было? Какая-то незнакомая магия?
Кто он, тот горец, непохожий на горца?
Откуда это странное чувство близости, протянутой и пожатой руки?
Может быть, в тот час я нашла бы разгадку, потому что тот жемчужный отсвет мне не померещился. Он снова мелькнул там, за окном, когда кавалькада вихрем вылетела в распахнутые ворота замка. Словно прощался.
Но тут к наказанному наследнику явился король, прогнал мявшуюся у двери стражу и сбил меня с мысли.
И мне до жути не понравился прищур Роберта. Желваки на его скулах гневно играли. Я вопросительно подняла бровь:
— Кто вас так рассердил, государь?
Он смотрел тяжело и пристально, словно пытался ввинтиться взглядом в мою голову и посмотреть мои мысли. Когда он перевел взгляд на окно, показалось, что с меня сдвинули каменную плиту и выпустили на свежий воздух. Уголок его рта нервно дернулся.
— Не могу понять, что с тобой произошло за столь короткое время, — хрипло сказал король. — Ты снова отдалилась от меня. Что за подарок вручил тебе Рамасха?
Помедлив, я призналась:
— Ключ для экстренной помощи.
— Секрет ласхов? Поздравляю. Мало кто удостаивается такой чести. А помощь тебе не помешает, — Роберт расслабился. — И много ли северянин тебе гадостей про меня наговорил?
— Еще час уйдет на пересказ.
— Интриган, — устало молвил он. — Причем старый. Между прочим, этот красавец маг старше меня, вот что мороз с ними делает. В обмен на сердце. И ты, конечно, ему поверила, доверчивое дитя? Впрочем, неважно. Идем уже, у меня еще дел невпроворот, а время уходит.
Он протянул руку. Я отступила.
— Какой ультиматум вы хотите предъявить Азархарту, сир? И нельзя ли мне присутствовать при вашей встрече?
— Даже не думай. Жить надоело? Я тебе потом все расскажу.
«Лжет», — торкнулась в сердце горячая волна. Я качнула головой:
— Нет, сир. Не знаю почему, но вы не расскажете.
Протянутая рука на миг повисла, переместилась мне на плечо, крепко сжав.
— Глупости. Я приказываю, Лэйрин. Идем.
И шагнул в огонь камина.
…Вышли мы в дворцовой королевской спальне. Не в убежище. И Роберт, не отпуская моего плеча, направился к потайному ходу в могильник-святилище. «Выдержит любой огонь», — вспомнила я. И еще вспомнила, что все тайные убежища короля за пределами дворца самоуничтожатся, если с огненным магом случится нечаянная смерть. Например, от встречи с разгневанным Темным владыкой. И где-то в таких огненных тюрьмах-убийцах спрятаны и Дигеро, и Виола. А мной Роберт решил не рисковать, получается. А смысл? Если он погибнет, мне отсюда не выйти, только это будет медленная смерть. Я начала вырываться.
— Где Дигеро и Виола, сир?
Ход открылся, и рыжий бык втащил меня в темный зев со слабо мерцавшим пятном света впереди.
— Нет времени, девочка. Совсем нет. Подожди меня здесь.
Впихнув брыкающуюся меня в круглое помещение, он отступил и замкнул ход, оставив в одиночестве.
И потянулась пепельная вечность.
Слабо светили два факела, обозначая исчезнувший проход. Чуть похрустывала под подошвой серая пыль. Я села на пол, показавшийся теплым и шершавым, как человеческая ладонь. Тишина давила на уши. На сердце.
