Приемом, унаследованным от Ула, который, в свою очередь, одолжил его у любителей паркура, Рина с разбегу перескочила через забор и помчалась к гиеле.
Гавр был рад ее видеть. Так рад, что ей кувырком пришлось скатиться с горы, потому что она не успела увернуться вовремя. После его клейкого языка Рине пришлось долго плеваться и умываться снегом. Сопровождаемая поскуливающим от нетерпения Гавром, она отправилась за седлом. Тут выяснилось, что, скучая, Гавр изгрыз деревянный настил и вырыл под сараем котлован, достаточный, чтобы устроить на холме пулеметное гнездо и простреливать ведущую к Копытову дорогу.
– Ты давай, друг, определись, кто ты: птица, зверь или крот! – Рина заставила Гавра поднять крылья, освободив место для седла. Потом осторожно нырнула под живот и затянула подпруги.
– Лети к Алю! Понял: к Алю! Р-ррр! У-у-у-у! – не зная, как объяснить, Рина зарычала и заскулила, передразнивая сначала Аля, а затем Гавра. Потом упала на спину и начала болтать руками и ногами, как это делал Гавр, когда подставлял Алю живот.
Гавр развесил уши, дурковато вывалил розовый, цвета чайной колбасы язык и нетерпеливо завертелся, мешая Рине забираться в седло. Когда же она это сделала, разбежался, оттолкнулся задними лапами и взлетел.
Им навстречу двигалась морозная новогодняя ночь. Было в ней что-то легкое, радостное. Весело скользили машины по нитке шоссе. Глухо хлопали петарды. Далеко впереди мягко шевелилась живыми огнями Москва.
Рина, волновавшаяся, что Гавр начнет метаться и понесет ее неизвестно куда, вскоре успокоилась. Кажется, Гавр сообразил, кто такой Аль, и летел именно туда, куда требовалось. У гиел хорошая память. Им достаточно однажды где-то побывать, и дорога навсегда отпечатается в памяти. Каким образом гиелам это удается, для Рины всегда оставалось тайной. Как можно запомнить лес или поле, она понять могла, но как сориентироваться в сотнях тысяч московских крыш, да еще ночью?
Рина не успела толком отморозить щеки, а Гавр, сложив крылья, уже скользнул вниз, пронесся над Ботаническим садом и, сев в снег, стал фыркать и вынюхивать что-то в сугробе. Рина высвободила ноги из стремян. Над голубятней поднимался дымок. Ветер раскручивал его и, играя, разносил по ближайшим тучам.
Рина подошла к двери и хотела постучать, но дверь открылась прежде, чем она это сделала. На пороге стоял Гамов в шапочке Санта-Клауса. Во рту он, как сигару, держал длинную венгерскую сосиску.
– Аль тебя учуял! – пояснил он, отодвигаясь, чтобы впустить Рину внутрь.
Выскочивший Аль профилактически рычал на Гавра, который, вжавшись в снег, торопливо демонстрировал, как рад его видеть.
– Ты одна? – спросил Гамов, выглядывая наружу.
– Одной мне плохо летается… С Гавром.
– А-а, – протянул Гамов с облегчением. – Ну, про Гавра я знаю. А я думал, ты с этим своим…
Он осекся, из чего Рина сделала вывод, что много думать Гамову вредно.
– А он, между прочим, о тебе плохо не говорит! – с укором сказала Рина, не упоминая, что Сашка выстругал куклу для метания ножей и нежно называет ее «Гамов». – Ты Новый год-то встречаешь?
– В одиночестве. У меня нет даже хлеба. Никак не соберусь выбраться в магазин. Приходится намазывать черную икру на сосиски.
Рина посочувствовала бедняге.
– А елка есть?
Гамов оглянулся. Елка у него была как у папы Карло – нарисована маслом на куске старого холста. Правда, подарки, лежащие под ней, были настоящие.
Добрые родители подарили изгнаннику спутниковый навигатор, плоский термос с регулятором температур, полетные очки с затемнением и небольшую японскую катану. Катана была без украшений, простая с виду, но что-то подсказывало Рине, что это настоящая, от мастера, а не просто сувенир.
– Для тебя у меня тоже есть подарок, Катя!
– Катя – енто хто? Познакомишь?.. Я Рина.
Гамов молча протянул Рине пакет в розовой оберточной бумаге. Рине лень было возиться с многочисленными ленточками, и она рассекла их быстрым движением ножа, подумав мимоходом, что и нож, кстати, гамовский. Он окружает ее своими предметами, как шахматными фигурами.
– Ты первая девушка, которая так сделала! Обычно они пищат и развязывают эти ленточки ногтями по полтора часа, – одобрил Гамов.
– Для однолюба ты поразительно осведомлен.
– У меня есть двоюродные сестры.
– В Канаде?
– В Канаде они не прижились. А в Лондоне им показалось холодно. Теперь в Италии. Но откуда ты знаешь? – удивился Гамов.
– Да так. Ляпнулось по аналогии. Я представила, где бы я поселила твоих сестер, если бы я тебя придумала, – Рина одержала, наконец, победу над оберточной бумагой.
Внутри оказался плоский фонарь, который можно было крепить как наголовник. Рина стала искать, как его включить. Заметив, что фонарь смотрит ему в живот, Гамов шагнул в сторону.
– Ты чего?
– Маленькую кнопку я бы не трогал! – сказал он.
– Там что, лазер?
– Всего лишь автоматный патрон. Боевой, разумеется. После выстрела фонарь приходит в негодность… Я подумал: ты единственная девушка, которая это оценит!
Рина издала звук, средний между «угу» и «гм», и оставила маленькую кнопку в покое.
– Собирайся! – сказала она.
– Куда?
– Если я скажу, ты не полетишь.
Гамова это не вдохновило. Он печально посмотрел на елочку.
– Может, сначала встретим Новый год? Мне мама должна позвонить по скайпу. Она взбесится.
Рина невольно улыбнулась. У крутого супермена Гамова была мама, которая могла позвонить и выйти из себя, увидев, что сына нет на месте.
– А если тебя не окажется – она примчится?
– Да нет, едва ли. Она в Норвегии. У нее там семья.
В этом «у нее» Рине послышалась обида.
– А отец? – спросила она.
– Отец в Подмосковье, а его семья в Швейцарии… – сказал Евгений смущенно.
Рина убедилась, что Гамовы расползлись по всему миру, и одним атомным грибком их теперь не накроешь.
– А твои? – спросил Гамов.
– У меня их подозрительно много, – угрюмо ответила Рина.
– Много?
– Надеюсь, что тот папаша, которого мы навестим сегодня, нас хотя бы узнает.
Она была благодарна Гамову, что он не улыбнулся и отнесся к ее словам серьезно.
– А кто он?
– Неважно. Просто человек.
Гамов рухнул в кресло и стал ковыряться сосисочкой в черной икре.
– Для меня важно. Я не ночной бомбила, чтобы лететь, куда мне ткнут пальцем, – заметил он.
Впервые Ринино упрямство встретило уверенное сопротивление. Скрестив ноги, она уселась на ковер и, забрав у Гамова банку с икрой, стала есть ее пальцем.
– Возьми сосиску! – любезно угостил Гамов.
– На обкусанные сосиски у меня аллергия… И вообще, ты в курсе, что если сосиски закрутились винтом, они переварены?
