А может, увидела бы? После свадьбы? Тогда было бы вдвойне горше. Хоть и знала княжна, что ничего изменить нельзя, а все равно мечтала. Пока она не замужем, это не грех. Ведь только мужу нельзя изменять даже в мыслях. А жениху, поди, можно. К тому ж такому, который свалился, как снег на голову. Даже привыкнуть к себе не дал. Да и разве ж возможно устоять против эльфа? Видели бы подружки, как Лерленн за ней ухаживает, с зависти бы померли. Не купец, не князь, даже не принц заморский — эльф! Волосы светлые, словно позолоченный солнцем тополиный пух, глаза синие, погибельные, словом, красивый, словно Лель. Да княжна и называла про себя эльфа Лелем. А потом Лерленн позволил ей и вслух себя так звать. Вот уж повеселились, позубоскалили гоблин с ведьмой, однако ж эльфу до того никакого дела не было. Да и княжне тоже. А чтоб знали об этом насмешники, позволила она Лерленну не по титулу, а по имени к себе обращаться.
— Мне ваше имя — небесная манна.
Вашим величеством пусть вас зовет другой.
Так разрешите звать вас просто Анна,
Быть вашим, только вашим, телом и душой[6]
— дурачась, спела Нина, глядя на воркующих голубков. Форс презрительно фыркнул.
Эльф и сам посмеялся бы над собой. С удовольствием посмеялся бы. Однако причин для смеха не было. Ни одной. То, что началось как легкий флирт, постепенно перерастало в нечто большее, и Лерленн не хотел этому сопротивляться. Даже зная, что любви к человеческой женщине клан ему не простит, и что княжна принадлежит Бячиславу. Слишком уж прекрасна была Анна. Настолько, что Лерленн просто забывал обо всем. Скромная, застенчивая девушка нравилась ему настолько, что он совершенно не хотел объявлять войну собственным чувствам. Княжна приглянулась эльфу с первого взгляда. С того самого момента, как Нина откинула покров. Лерленн бросил на Анну только один взгляд. И все. И пропал. Не успел сердце прикрыть. Кольнуло. Да так, что не вытащить теперь занозу. Больно крепко сидит.
— Сам себя отдал в плен, добровольно влачу цепи рабства, — бормотал про себя эльф стихи какого-то поэта.
Властители, ну почему, почему Анна должна достаться Бячиславу? Как можно было отдать дьюле такое сокровище добродетели и красоты? Эльф напоминал себе о том, что Бячислав в любой момент может его уничтожить, но ничего не помогало. Отказаться от княжны Лерленн был просто не в силах. Как уступить ее другому добровольно? Как презреть собственные чувства? Эльф не знал ответов на эти вопросы. И не хотел их искать. Он вообще ни о чем не хотел пока думать. Просто смотреть на Анну, любоваться ей, разговаривать с ней, касаться ее рук, ловить ее улыбку, ее взгляд, каждое ее слово…
Форс эльфу сочувствовал. Настолько, насколько вообще был способен сочувствовать кому бы то ни было. Обнаружив на своем запястье браслет подчинения, гоблин думал, что попал в такую ситуацию, что хуже некуда. Он смертник. Он раб. Он в чужом мире. Куда же хуже-то? оказалось, есть куда. Увлечься ведьмой. По самые кисточки своих ушей. Демоны Мертвого Мира, да как же его угораздило-то, а? Он же прекрасно знал, что от ведьм одни неприятности! И все равно попался. Проклятая ночь! Теплая, бархатная и такая тихая, что слышно было, как кровь шумно бежит по жилам. В такую ночь ни о половцах, ни о разбойниках вспоминать нет никакой охоты. Однако ж если Форс сейчас предложит Нине поразвлечься, она тут же, особо не раздумывая, оторвет ему голову. И, пожалуй, будет права. Демоны! Быстрее бы кончилось их путешествие!
Если бы Форс знал, о чем думает Нина, он бы сильно удивился. Ибо их мысли совпадали практически один в один. Нина тоже страстно желала, чтобы их путешествие как можно быстрее закончилось, и тоже никак не могла уснуть. Видимо, в ночи витало действительно что-то особое. Или это нежные чувства эльфа с княжной заражали окружающих сходным сумасшествием? Нина невольно отмечала то широкие плечи гоблина, то узкую, черную ленту, связывающую его волосы в хвост, то расстегнутую рубаху, открывавшую грудь ветерку и взгляду… неизвестно, как ветерок, а взгляд Нины прилипал к этой самой груди намертво. Да, жаль все-таки Нина не послушала Форса и не попробовала приготовить отворотного зелья. Глядишь, самой бы пригодилось. И кто бы подумал, что это зелье является в дороге предметом первой необходимости? Нина даже позавидовала слегка Лерленну с Анной. Хотят они наслаждаться обществом друг друга, и наслаждаются! Гоблину с ведьмой было сложнее. Их отношения, изначально принявшие рамки дружеских, никак за эти самые рамки выйти не могли. Да и не пытались. Проще было сделать вид, что ничего не происходит.
К счастью, обратная дорога оказалась настолько сложной, что отвлекала на себя практически все внимание. Если бы не вездесущий Врангель, компания бы уже несколько раз могла попасть в руки разбойникам или половцам. Выручала Нину и княжна, которая отвлекала ведьму от невеселых раздумий, задавая множество вопросов или делясь имеющимися у нее самой знаниями. Например, как отбеливать лицо. Нина правда не совсем понимала, зачем ей это надо, она же не собиралась становиться знатной особой! Однако ж рецепт себе записала. Мало ли что в жизни пригодиться? Правда, Нина сильно сомневалась, что когда-нибудь сможет им воспользоваться. Ну сами подумайте! В состав белил входили: яичный белок, размолотая яичная скорлупа, квасцы, боракс и семена белого мака. Причем все это необходимо было протереть, смешать с родниковой водой и взбить в густую пену в три пальца толщиной. И такой гадостью предлагалось мыть лицо три раза в неделю! Бе-е-е… хотя… если опубликовать полный состав современных Нине косметических средств, стошнит еще больше.
Помимо впечатляющих знаний о составлении средств для красоты кожи, княжна была образована и в других, жизненно неважных вопросах. Например, в том, что изумруд (он же смарагд) был сброшен с головы Люцифера при изгнании его с неба, а потому он спасает от душевной тоски и бессонницы. Окончательно Нина выпала в осадок, когда Анна начала утверждать, что «Домострой» — это гуманный свод правил, практически защищающий права женщин. Угу. Конечно. Как уж там, дай Бог памяти? А! «По всяку вину ни по уху, ни по виденью не бити, ни под сердце кулаком, ни пинком, ни посохом не колоть; никаким железным или деревянным не бить. А только плетью с наказанием бережно бити и разумно, и больно, и страшно, и здорово».[7] Причем если не выдержавшая такого «гуманного» обращения жена убивала мужа, ее закапывали живой в землю. По шею. Чтоб мучилась дольше. Да уж, мужское великодушие никогда не знало границ.
— Куда идете, люди добрые? — окликнул компанию неизвестно откуда взявшийся посреди тропинки мужичок. Странно… как это его Врангель не заметил? И Ирод не почуял? Может, это не человек?
