— И как тебе гостеприимство Бел Шанаара? — спросил Малекит.
Они шли рука об руку под рядами цветущих вишен.
— Я терплю, потому что мне все равно не остается ничего другого.
Морати подвела Малекита к скамье из светлого дерева, и они присели: рука матери лежала на колене сына, а сын обнимал мать за плечи. Некоторое время они сидели молча, обратив лица к ясному небу и наслаждаясь солнечным теплом. Первым нарушил молчание Малекит.
— В Анлеке все хорошо, — сказал он. — Мое милосердие стало легендарным. Схваченные другими князьями поклонники Китарай требуют, чтобы им предоставили такую же возможность для раскаяния, как и тебе. Они приходят в Анлек, и я выслушиваю их признания и извинения.
— Сколько их уже скрылось в твоей тени? — спросила Морати.
— Несколько тысяч, и все полностью мне преданы, — улыбнулся князь.
— Значит, ты готов выступать?
— Еще нет. — Улыбка Малекита испарилась. — Имрик по-прежнему чинит мне препятствия при дворе.
— Ты никогда не завоюешь доверия Имрика. Он не только завистлив, но еще и проницателен. Он догадывается о наших намерениях, но не в состоянии ничего доказать.
— Нагарит тоже еще не совсем объединился, — грустно покачал головой князь.
— Как так? — спросила Морати.
— Еще остались князья и дворяне, которые по-прежнему боятся моей власти. Их возглавляет Эолоран из дома Анара. Они хотят установить собственное правление у себя в горах.
— Тогда необходимо убить Эолорана, — отрезала провидица.
— Не могу. После твоего падения его влияние заметно возросло. Его уважает не только знать. Некоторые командиры моей армии тоже охотно его слушают. Его земли за морем приносят огромный доход. Он должен впасть в немилость у Бел Шанаара, прежде чем я смогу устранить его.
Морати задумчиво прищурилась и замолчала.
— Предоставь это мне, — наконец сказала она. — Когда придет пора действовать, я дам тебе знать.
— Не буду спрашивать, что ты задумала. И все же я не понимаю, как ты сумеешь что-то сделать отсюда, прямо под носом Бел Шанаара.
— Доверься матери. У меня остались кое-какие возможности.
Небо стало серым, и солнце затянуло облаком. В его тени мать и сын встали и в задумчивости направились обратно во дворец.
Как и предсказывала Морати, Имрик из Каледора с подозрением относился к Малекиту и неизменно отвергал его предложения о союзе и дружественных отношениях. Особого значения эти отказы не имели, но Малекит на всякий случай пустил слухи, что князь завидует его популярности. Он никогда не выступал открыто против Имрика и всегда охотно восхвалял его деяния и знатное происхождение. Малекит зашел даже так далеко, что заявил однажды: дескать, не будь судьба столь превратна, отец Имрика мог бы стать Королем-Фениксом вместо Бел Шанаара. Похвальное на первый взгляд заявление произвело желаемый эффект на князей, которые всегда втайне завидовали статусу Каледора. Вдобавок оно породило слух, будто Имрик считает себя обиженным, поскольку Первый совет не выбрал его отца.
Через тысячу шестьсот шестьдесят восемь лет после того, как Малекит впервые преклонил колено перед Бел Шанааром, князь почувствовал себя готовым заявить права на трон Короля-Феникса. Ему требовался лишь повод, чтобы побудить остальных князей к действию. Посредством серии тщательно спланированных провокаций Малекит вознамерился снова погрузить Ултуан в хаос, чтобы поймать золотую рыбку в мутной воде.
Все началось весьма невинно — с вести о том, что воины Малекита арестовали Эолорана Анарского, потому что появились неопровержимые доказательства того, что повелитель дома Анар связался с почитателями Атарты. По всему Нагариту и Ултуану еретики снова подняли головы, предположительно в ответ на заточение своего предводителя. Те, кто не поверил обвинениям, возмутились и тоже выступили против Малекита.
В Нагарите воцарилось смятение. Никто не знал, кто положил начало насилию, но между еретиками и верными дому Анар солдатами постоянно вспыхивали стычки. Остальные князья недоуменно смотрели, как Нагарит быстро катится к анархии, семьи раскалываются и брат поднимает руку на брата. Среди воцарившегося хаоса Малекит делал все, чтобы восстановить порядок, но даже его войско разделилось на борющиеся за власть фракции.
Начавшиеся в Нагарите беспорядки быстро распространились по всему Ултуану. Почитатели культа выходили из укрытий и нападали на князей. Дворцы горели, жителей городов убивали прямо на улицах. В результате Малекиту пришлось бежать из Анлека с несколькими тысячами верных солдат, и князь обратился к Бел Шанаару с просьбой об убежище.
Вот так и получилось, что осенью Малекит оказался в Тор Анроке и предстал перед Бел Шанааром. Они были в тронном зале наедине.
— Я исправлю свою ошибку, — заявил Малекит, стоя со склоненной головой перед Королем-Фениксом.
— Какую ошибку ты совершил? — спросил Бел Шанаар.
— Меня обуяло желание примириться с последователями запретных богов, и я позволил им снова расползтись по стране. Я наивно поверил, что дом Анара стал моим врагом. А сейчас Нагарит пылает ненавистью, и меня выгнали оттуда.
— И каких действий ты ждешь от меня? Я не могу управлять твоими подданными.
— Я хочу искоренить вражду и восстановить мир. — Малекит встретился глазами с вопросительным взглядом Короля-Феникса.
— Мы все этого хотим, — произнес Бел Шанаар. — Тем не менее одного желания недостаточно. Я снова спрашиваю: каких действий ты ждешь от меня?
— Мы должны объединиться, — выпалил князь. — Культ расцветал, потому что все мы действовали поодиночке. Все князья должны заговорить единым голосом. Все княжества должны собраться воедино, чтобы победить зло.
— Каким образом? — нахмурился король.
— Принесенные много лет назад клятвы противостоять культу еще в силе. Князей Ултуана по-прежнему объединяет общая задача.
— И все же я не понимаю, чего ты у меня просишь.
— Мы должны сражаться одной армией, под командованием одного полководца. — Малекит прошелся вперед, обоими руками стиснул ладонь Бел Шанаара и опустился на колено. — Как во времена моего отца, войско Ултуана должно стать единым. Надо очистить все княжества поочередно и на сей раз не отпускать предателей безнаказанно.
— Я не могу командовать армией всего Ултуана, — медленно произнес Бел Шанаар. — Я пообещал тебе поддержку Тиранока и сдержу свое обещание. Но одно дело — просить несколько тысяч солдат для усмирения бунта еретиков. А объявлять общую мобилизацию, собирать целые армии, тем более накануне зимы, — это гораздо сложнее.
