В духовке же в количестве, достаточном для прокормления взвода стройбатовцев, запекалась щука в 'рубашке' из соли. Дюжина свежепойманных рыбин была аккуратно выпотрошена, не разрезая брюшка. После чего каждая щука была засунута в корчагу с крупной солью и энергично в ней извазюкана. В брюшко рыбам тоже засыпана соль. В результате корочка соли покрыла полностью щук целиком, прямо с чешуёй.
При запекании чешуя и соль сгорят, образуя 'угольную корку', которую потом будет легко счистить, а внутри останется нежнейшее сочное розовое мясо.
В качестве десерта я решил нажарить элементарных гренок с сыром и чесноком. Их несколько непривычный для меня вкус объяснялся тем, что в этом времени хлеб даже для достаточно не бедных людей выпекался из смеси ржаной, пшеничной и овсяной муки. На сладкое - как альтернативное дополнение к осточертевшему пиву постановил соорудить киселя, для варки которого Зденек, живой ногой слетавший на рынок, приволок пол-чувала здешних кислых яблок. Поскольку до осени ещё далеко, яблоки нашлись исключительно засушенные, прошлогоднего урожая. Ладно, сойдёт на бедность... Залили сухофрукт кипятком в соотношении один к восьми, закрыли горшок кружком и оставили вариться на треть часа. Потом Зденко, шипя сквозь зубы, героически перетирал получившуюся массу через сито, добавлял овсяную муку, перемешивал... Ничего страшного, что обжёгся пару раз: впредь будет аккуратнее. Зато парень за месяц ученичества уже может готовить простейшие блюда, пока, разумеется, под приглядом. По рассказам, другие здешние мастера так своих подопечных не 'балуют': ученик и полгода, и год, и даже два может быть на положении мальчика на побегушках 'подай-принеси-пошёл вон'. Так что пацан доволен до невозможности, в нечастое свободное время форсит перед местными девчонками купленной лично для него коттой и шоссами. А что? Договор - дороже денег, это раз. А два - внешний вид ученика многое говорит о самом мастере и о заведении. До сих пор с омерзением вспоминаю того немытого чушкана из таверны 'У моста'... К такому подхарчиться только в голодный год пойдёшь, да и то побрезгуешь!
Вообще, к открытию трактира, обновил и свой гардероб в знакомой портняжной мастерской. В качестве спецодежды заказал аж три льняные коричневые рубахи, крашенные в отваре луковой шелухи, длинные фартуки, закрывающие грудь, для себя и подручного, плоскую шляпу, визуально дико похожую на знаменитую афганскую 'пуштунку', а главное - БРЮКИ! Ох, сколько нервов я пожёг, пока убедил портных выкроить штаники по моему эскизу! Упирались, как будто их на расстрел ведут! Но, в конце концов, 'бабло победило зло', и вот теперь на мне шикарная домотканая пара с просторными штанинами, застёгивающаяся на бёдрах пуговицами. Смастерить человеческую одёжину с ширинкой эти деятели и не пытались, хотя я даже в подробностях всё показал на моих советских форменных штанах. Так что теперь приходится ходить по нужде достаточно осторожно, дабы не измараться. Мало того: достигнута договорённость о пошиве ещё двух пар: льняной на 'сменку' и суконной, парадно-демисезонной.
Живейшее участие в украшении помещения приняли мои хозяюшки - мать и дочь Костековы. Оба окошка трактира Житка с Дашкой украсили свежими рушниками, над входной дверью повесили венок из сосновых веток. Для дополнительного освещения под потолком на верёвках была укреплена доска с двумя приклеенными с помощью раствора глиняными мисами. В них в прогорклом жиру плавали сразу по нескольку фитилей. Не очень-то приятный запах шёл от этого 'осветительного прибора', да и температуру в помещении он приподнимал на пару-тройку градусов, однако ничего не попишешь: по нынешним временам это был хит лампового производства.
Само собою, культурные особенности и религиозные пристрастия здешней клиентуры не были забыты: прямо напротив входа на стене была укреплена полочка с деревянной чашей, а над нею красовалось благословлённое отцом Петром распятие.
Хлопоты по благоустройству, 'пока не пришита последняя пуговица', затянулись допоздна. Однако же всякое действие имеет свойство заканчиваться. Глубокой ночью не только я, но и гораздо более привередливая женская часть семейства Костековых, наконец-то признала трактир пригодным к приёму гостей.
Тот, кто видел одну славянскую пирушку, тот видел их все. И неважно, стоит ли на столах русский самогон, болгарская ракия или чешское пиво, неважно, одеты ли гости в футболки, гимнастёрки или сутаны и котты. Само же действие принципиально не отличается: то же множество тостов, те же радушие хозяев и раскрепощённая сердечность гостей, та же братская атмосфера взаимопонимания и взаимоуважения. Разумеется, речь не идёт о мерзкой неконтролируемой пьянке с неограниченным количеством алкоголя 'под запивон', которая появилась, например, в России при первых Романовых, а при 'демократических реформаторах' вообще стала бичом 'мягкого геноцида'. Недаром народная мудрость гласит: 'пить - пей, да дело разумей'.
К счастью, 'банкет' по случаю открытия в Жатеце нового трактира прошёл радостно и непринуждённо. По древнему славянскому обычаю приглашённые явились на праздник не только 'при параде', но и принесли с собой гостинцы. Что же, 'и верёвочка пригодится', как говаривал гоголевский персонаж. А тут не верёвочка, тут целая бадья с мёдом, пожертвованная господином аббатом 'от имени и по поручению' всего личного состава вверенного монастыря и пара бочонков пива от пивоваров - 'коллег по цеху'. Приятно.
Сидели. Угощались широко, от всей души. Естественно, народ активно общался друг с другом, я же мотался, как белка в колесе. Что же, такова планида трактирщика...
Однако рано или поздно любая суета постепенно входит в упорядоченное русло и прекращается. Так что вскоре, возложив обязанности гарсона на ученика, я занял место за общим столом. Слово за слово, кружка за кружкой - празднование постепенно приобрело глобальные масштабы.
Что ни говори, а языковая практика - великое подспорье! За прошедшие с того момента, как я очутился в средневековой Богемии, месяцы, успехи мои в старочешском стали весьма заметны. Разумеется, акцент никуда не делся, но, по крайней мере, окружающие совершенно адекватно воспринимают мою речь. Я же понимаю уже не только практически всё, что говорится, но уже вполне прилично осваиваю даже местные песни. Чем-то они напоминают наши казачьи старины...
То у родника то было у текучего,
У синь-озера то было у глубокого,
У лужочка-ка то было у зеленого,
Под липушкой то было под кудрявою.
Молодой кмет-вояк на роздыхе стал,
На роздыхе стал, комоня годувал,
Годувал комонечка, выглаживал,
Всё выглаживал комонечка, выспрашивал:
'Что же ты, комонечек, дрожью дрожишь,
Не весел стоишь, не радошный,-
Аль ты чуешь, комонек, поруху мне?'
Взговорил комонь человечески:
- 'Аще мне, комонечку, быть иссечену,
А тебе же, кмету-волоху, быть убитому'.
Что-то народ нынче в миноре. После говорящего коня плавно перешли к утопившейся княжне Либуше, злосчастной битве у Лигница, - как я понял, западнославянском аналоге разгрома наших дружин монголами на Калке, поголовной гибели чешско-польского хашара под Потсдамом ('Вчетверо германцев против наших, Здесь стояли мы в крови по бёдра...'). В конце концов дошло до того, что сам Его Преосвященство, достойный потомок Пястов, затянул минут на сорок с гаком некую 'Думу о погибели земли Славянской'... Думается, так бы оно и продолжалось, но у меня уже не выдержали нервы:
