— Не ты, а Фома.
— Это не существенно, он ничего не смог бы сделать без моего на то разрешения. Он и самостоятельно прожить-то не способен, не то, что спасать кого-то.
— Хорошо, если ты хочешь услышать, что я тебе благодарна, то я благодарна. Спасибо большое за то, что разрешил мне помочь.
Януш вызывал у меня странное необъяснимое отвращение, хотя вроде бы ничего отвратительного в нем не было. Вот только улыбка, и эта манера потирать руки, словно очищая их от невидимой собеседнику грязи.
— В твоем положении, вампирша, нужно вести себя чуть более скромно.
— Да-ори.
— Что?
— Я — не вампирша, нет такого слова в языке, я — да-ори. Воин.
Януш рассмеялся. Ну да, понимаю, хорош воин, который и ходит-то с трудом.
— Ты забавная. Хочешь правду? Может, когда-то ты и была воином… да-ори, правильно? Но сейчас ты похожа на старую беззубую собаку, которую не гонят прочь сугубо из милости. Да, ты выжила, но какой ценой? Думаешь, я не вижу, насколько ты истощена? Вижу. Понимаю. Иду на встречу. Все, что у тебя осталось — это знания, которые я не могу добыть обычным способом.
— Неужели?
— Сотрудничать со мной в твоих же интересах. Будешь хорошей девочкой — будешь жить.
— А если нет?
— Ну… знаешь, не все в Империи так плохо, как думают те, кто оттуда сбежал. Вот к примеру идея о социальной полезности мне очень даже нравится. Зачем содержать тех, кто не приносит пользы? Тратить на них материальные и человеческие ресурсы, которые можно применить с гораздо большей выгодой для всего социума?
— Намекаешь, что от меня пользы никакой.
— Совершенно верно. Видишь, мы уже друг друга понимаем, — весело сказал Януш, а я вдруг совершенно четко поняла причину своей к нему неприязни. Януш напоминал Серба, нет, не внешностью, скорее поведением, стремлением подчинять.
— Давай так, сейчас ты подумаешь и назовешь причину, по которой я должен терпеть твое присутствие здесь, от того, насколько серьезной мне покажется причина, будет зависеть твоя дальнейшая судьба.
— А если я не захочу?
Януш пожал плечами.
— Твое дело. Да не дергайся, да-ори, убивать не стану, сама сдохнешь. Выйдешь за пределы лагеря и сдохнешь, без оружия, еды… ну одежду, так и быть, оставлю. Ну так как?
— Иди к черту.
Улыбаться Януш не перестал, просто улыбка стала жесткой, неприятной.
— Ну, в таком случае, надеюсь, завтра ты избавишь нас от своего присутствия. Если же тебе вдруг вздумается проигнорировать этот приказ, то я вынужден буду разрешить моим людям сделать то, что они собирались сделать с самого начала. Прощай, да-ори, было любопытно с тобой познакомиться. Кстати, если вдруг передумаешь, то… тебе нужно будет очень сильно постараться, чтобы убедить меня в своей полезности.
Из палатки я вышла бодрым шагом и с гордо поднятой головой, во всяком случае, хотелось бы на это надеяться. Бодрости и злости хватило ровно на пять шагов. А ведь он прав, в одиночку я не выживу. Вернуться? Попросить прощения за грубость и сказать, что была не права? Януш простит, сначала, правда, поизмывается вдоволь, ну да мне же не привыкать.
А я не хочу привыкать и не буду. К черту Януша, повстанцев, лагерь этот… варианта два, либо выживу, либо сдохну.
— Ты сошла с ума, — сказал Фома, и мысленно я с ним согласилась.
Фома
— Да ты еле-еле на ногах держишься!
Коннован кивнула.
— Раны не зажили, их постоянно перевязывать надо!
Она снова кивнула.
— Ты упрямая и глупая, потому что упрямая.
— Наверное. — Коннован села на кровать и, скрестив руки на груди, тихо произнесла. — Понимаешь, ну не могу я ему дать того, что он хочет. Да и не уверена, что поможет. Сейчас я не опасна, но Януш — не идиот. Он понимает, что пока я фактически беспомощна, но со временем… Януш не станет ждать, пока я восстановлюсь настолько, чтобы превратиться в угрозу.
— Она права, — прошелестел Голос, — там у нее больше шансов выжить, чем здесь. Лучше не мешай, она знает, что делает.
На сей раз Фома был склонен считать, что и Коннован, и Голос ошибаются. Януш не такой, если он хотел убить Коннован, то почему не сделал этого раньше?
— Мотивы поступков обычного человека понять сложно, а мотивы поступков сенсора — невозможно. — Голос выдал очередную философскую мысль. — Просто поверь на слово, что так будет лучше.
— Фома, а ты можешь достать оружие? Хотя бы нож.
Оружие, да она в руках его не удержит, Фома видел ее тренировки, не то, чтобы он специально следил… присматривал. Она больше не воин.
— Отдай, если, конечно, хочешь, чтобы у нее был шанс. Если и вправду воин, то справится. А нет, так хоть совесть спокойной будет.
Фома и без совета отдал бы. А прятал потому, что опасался — узнай кто о том, что хранится под койкой, завернутое в грязные промасленные тряпки, возникли бы проблемы. Коннован разворачивала сверток осторожно, словно опасалась, что внутри может находиться нечто в крайней степени опасное. А развернув, удивленно выдохнула:
— Это же моя… откуда?
— Ну… потом, когда дождь закончился, я пошел туда, где тебя нашли, думал, может вещи найду.
— И нашел ее, — Коннован провела ладонью по расцвеченной серо-голубыми разводами шкуре сабли. Когти нежно прочертили полукруг по заточенному краю, и сабля легким звоном ответила на прикосновение. — Спасибо.
— Пожалуйста, но я все равно считаю, что ты совершаешь ошибку. Еще пару недель, Коннован, это ведь недолго. Что может произойти за какие-то несчастные пару недель?
Она отрицательно замотала головой и, ухватив рукоять двумя руками, подняла саблю. Понятно, она не передумает, и что ему остается?
— Я иду с тобой, — Фома прикинул, что следует взять. Вещей у него не много, оно и к лучшему, меньше тащить придется.
— Нет.
Честно говоря, отказ удивил. И обидел, Коннован, точно почувствовал эту обиду, отложила саблю, и обняв его руку своими ладонями, тихо сказала:
— Фома, я не хочу тебя убить, понимаешь?
— Не понимаю.
— Врешь, — улыбаться у нее получается плохо, обожженные губы моментально трескаются и кровят, а в глазах знакомое выражение. Раньше она смотрела на мир с насмешкой, а теперь — со страхом. — Ты все прекрасно понимаешь, в противном случае не резал бы себе руки. Да, кровь для меня лучшее лекарство, но ее мало. Точнее, чтобы находится здесь — достаточно, а вот там, в степи… раньше я могла обходиться, но сейчас другое дела. А жажда — это своего рода безумие, и рано или поздно…
— И она снова права.
— Если я буду одна, жажда не убьет, больно, неприятно, но не смертельно. На Проклятых Землях она какая-то другая, отсроченная что ли… я не знаю, что будет со мной, когда эта предоставленная отсрочка закончится. А твое присутствие спровоцирует приступ.
