Арей усмехнулся:
– Нет. Это лишь пожелание. Небольшое такое, скромное пожелание древних. Но есть пожелания, в которых больше силы, чем в любом приказе. Увы… выбора нет!
– А мы?
– Я буду ждать вас здесь. Вы должны подойти к Храму, пройти лабиринт и принести то, что найдете в дальней комнате… Мефодий, запомни, на первую из плит ты шагнешь лишь тогда, когда ощутишь, что можешь и должен это сделать. Не раньше и не позже. Жди прозрения. Лабиринт сам подскажет тебе, если… если тебе суждено…
* * *
Они снова шли – теперь уже вдвоем, без Арея. Шли молча. Колонны приближались медленно, почти наползали. Порой Мефодию начинало казаться, что они не наползают, а отползают, повинуясь не законам физики, а внутреннему вдохновению. Почти совсем стемнело, когда они наконец оказались рядом с колоннами. Дафна дотронулась ладонью до крайней колонны.
– Странно… Она не холодная, не теплая, а как-то пульсирует, – сказала она.
– Не надо! Не трогай ничего! – воскликнул Мефодий. Он подошел к высокому мраморному порогу и остановился.
Депресняк сделал несколько крадущихся шагов и остановился у ноги Мефодия. Его ноздри жадно втягивали воздух. Дафна забеспокоилась, что кот перепрыгнет порог и окажется внутри лабиринта, но нет… Депресняк явно что-то чуял. Что-то такое, что было пока скрыто от Даф и даже от Мефодия.
Даф тоже подошла к порогу. Она увидела множество одинаковых плит – черных и белых, слабо светившихся в сумраке и чередовавшихся, как в шахматах. Размером каждая плита была примерно шага в два-три. Одни плиты чуть подрагивали, другие были неподвижны. Ковер плит мерцал, переливался – казался зыбким и не слишком реальным. Чем-то это напомнило Даф трясину, сверху которой кто-то бережно положил тонкие листы бумаги или хрупкие черные и белые льдины. На другой стороне лабиринта – Даф затруднилась бы точно определить расстояние – видна была приоткрытая дверь. Больше никого и ничего. Тишина.
– Не нравится мне это все. Ох, не нравится! – вздохнула Даф.
Мефодий молчал, поглядывая по сторонам рассеянным взглядом. Дафна даже не знала, думает ли он о лабиринте или о чем-то другом.
– Уже пора? – спросила она немного погодя.
– Нет, – сказал Мефодий.
Он смотрел на переливающиеся, подрагивающие плиты. Плиты вздрагивали, перетасовывались у него перед глазами, как карты, и ему все казалось, что в их мгновенных сполохах есть какая-то система.
Еще он вспомнил, что Арей говорил ему про интуицию – которая должна вдруг пробудиться в нем. Однако интуиция пока не пробуждалась. Вдохновения не было. Он испытывал лишь усталость. Не представлял себе, что может оказаться там, за дверью, и почему и для мрака, и для света так важно получить это.
Он посмотрел на солнце – или то, что замещало солнце в этом странном, реальном и одновременно выдуманном мире. Оно почти уже закатилось. Теперь на его месте был лишь красноватый, опадающий за горизонт шар. С другой стороны – немного наискось – выползала бледная и томная луна. Мефодий неосознанно попытался сдвинуть ее глазами, как некогда двигал лунное отражение, но луна насмешливо осталась на месте.
Мефодий вновь встал к порогу, на котором уже лежал Депресняк. Хвост кота чуть заметно подрагивал. Внимательный глаз смотрел в сторону лабиринта.
Дафна, скучая, вытащила флейту и попыталась что-нибудь сыграть на ней – что-нибудь вполне безобидное. Однако тут – у самого лабиринта – маголодии не звучали. Из флейты не вырвалось ни единого звука. Более того, Даф ощутила слабый запах разогревшегося металла. Медная полоска, опоясывающая флейту, внезапно раскалилась и попыталась прожечь дерево. Это был тонкий намек, что магию здесь использовать не стоит, или последствия могут быть печальными.
– Ну и не надо! – сказала Дафна и обиженно спрятала флейту в рюкзак.
Вспомнив об интуитивном зрении, Мефодий зажмурился, представил себе повязку и попытался открыть во мраке ту самую крошечную световую щель. Внутреннее зрение подчинилось легко и охотно. С такой готовностью, что Мефодий ощутил даже фальшь. Однако в лабиринте все равно ничего не изменилось. Закрытыми глазами он видел то же самое, что и открытыми.
«Разумеется, а я чего хотел? Если бы все было так просто… Интуитивное зрение есть у каждого стража», – подумал он.
Луна поднялась выше. Мефодий невольно взглянул на нее и… обнаружил вдруг, что луна стала ярче, белее, наполнилась слепящим светом… Рядом с луной зигзагом выстроились три звезды – одна крупная и две точно стражи по бокам. И еще Мефодий понял, что впитывает этот свет, пьет его жадно, будто парное молоко. Даф, случайно взглянувшая на Мефодия, так и застыла. Она явственно увидела две пульсирующие нити, связывающие его зрачки с диском луны. И еще три тонкие нити – нити звезд, скользившие к его вискам.
Даф затаилась, боясь спугнуть лунную магию. Так прошла минута или две. Затем что-то произошло в небе. Расстояние между звездами изменилось, луна прошла критическую точку и… все погасло, пропало, исчезло… Но еще прежде, чем лунные дороги померкли, Мефодий ощутил такую наполненность силой, которой не было у него никогда. Он был переполнен, пресыщен, буквально икал от энергетической сытости.
Биовампирский котик Депресняк кинулся было тереться об его ногу, но сразу заискрил и плюхнулся на камни в состоянии крайнего экстаза, напоминающего передоз валерьянки. Не совсем понимая еще, что с ним произошло, Мефодий шагнул к порогу и взглянул на плиты.
Что-то изменилось. Большинство плит погасло, зато оставшиеся образовали дорогу. То, что прежде было хаосом мерцающих пятен, стало теперь тропой. Причудливой, светящейся, то и дело возвращающейся назад и вновь отважно и упрямо кидавшейся вперед. Иногда в тропе что-то менялось, что-то вспыхивало ярче, что-то гасло, что-то бледнело. Там же, где тропа пролегала прежде, появлялось вдруг черное бурлящее ничто, путь же к дальней двери начинал пролегать совсем в ином месте. Лабиринт был непредсказуем, он постоянно менялся. Он был сшит на живую нитку. Он сам был, наконец, живой нитью.
Пространство раздвигалось вверх, вширь. Буслаев увидел вдруг и то что было, и то что есть, и даже то, что может случиться в ближайшем будущем. Сотни разных судеб, сотни путей – совсем коротких, просто коротких или даже длинных, у каждого из которых был свой финал… Возможности ветвились, и Мефодий подумал, что знать все – это все равно что не знать ничего. Абсолютная истина в неабсолютности всех и всяческих истин.
– Ты что-нибудь видишь? – проверяя себя, спросил Мефодий у Даф.
– Ну да, – удивленно ответила Даф.
– Что ты видишь? Тропу?
– Да нет… Просто плиты… – сказала она.
