Гарав присел, стал есть. Кашу с мясом. Наверное, вкусную. Желудок сперва опять сжимался, но потом стал принимать еду… правда вкусно. И нечестно. Потому что…
— Они живы? — спросил Гарав тихо.
Морэдайн посмотрел на оруженосца.
— Было очень больно? — ответил он вопросом.
Гарав кивнул и опустил глаза.
— Живы. Пока живы. Больше я ничего не знаю, да и знал бы — не сказал. Они пленники Ангмара, а вот тебе повезло. Даже не представляешь, как. Забудь про них. Ешь, доедай скорей и пошли. Дел полно… Как голова болит! — Это вырвалось у него явно в сердцах.
— Если бы это были твои друзья, ты бы забыл, рыцарь? — горько спросил Гарав.
Тарик ударил его перчаткой по шее. Не сильно. Эйнор иногда бил сильнее.
— У меня нет друзей на той стороне, — сказал Тарик. — Ты потом поймёшь, от чего спасся. Пошли.
Гарав вспомнил гаура-Тарланка. Нет, он немного себе представлял — от чего. Но всё-таки… И ещё вспомнился странный сон ночью. Странный и жуткий. Спасся? Если такие сны будут приходить каждую ночь — о спасении речи не будет. Мальчишке хотелось спать, ночь вымотала его, как будто он не спал ни секунды…
…Увидев на конюшне Фиона, Азара и Хсана, Гарав обрадовался им, как будто тут были их хозяева. Кони мальчишку тоже узнали, закивали смешно и словно бы даже разумно. Гарав обнял голову Хсана, потом погладил других. Снова обнял Хсана, поцеловал.
— Твой? — Тарик смотрел с незлой усмешкой. Гарав кивнул. — Ну и будет твой… А этот — рыцаря Эйнора? — Тарик показал на Фиона, и тот вдруг с визгом встал на дыбы, забил копытами. Тарик отшагнул, но без испуга, а Гарав успокоил Фиона и оглянулся:
— Кто его возьмёт? — спросил он.
— Не я, — покачал головой Тарик. — Я не особо люблю объезжать чужих коней. Мой вон. — Он кивнул на серого огромного жеребца, с интересом смотревшего на происходящее. — Познакомься, тебе с ним много времени проводить…
…Дождя не было, и это хорошо. Потому что до полудня Гарав рысил следом за Тариком по полям вокруг крепости, где тренировались орки. Много. Хорошо вооруженных и снаряжённых, под командой людей — но не морэдайн, а холмовиков. Правда, оружие и снаряжение орков были сделаны грубовато, но им большего явно не требовалось. На дальних склонах гор дымили кузницы — много, целые ряды, сновали туда-сюда телеги. Но на это Гарав обратил внимание лишь мельком. При виде орков он закостенел в седле. И старался смотреть поверх голов и дышать ртом, пока Тарик что-то проверял, отдавал приказы, орал и то и дело бил ножнами. Когда они возвращались обратно в Карн Дум и проезжали в чёрные ворота мимо стражников-холмовиков, мальчишка сказал тихо:
— Противно на них смотреть.
— А, — Тарик покачал головой. — Тупое мясо. Но чтобы завалить юг, их хватит.
Гарав закусил губу. И вспомнил не Мэлет — о ней он почти не думал, это казалось кощунством тут, — а Тазар и Форност. И фонтаны. И тех двух мальчишек. И девочку с котёнком.
Орки придут туда. Эти орки.
Мысль причиняла боль — но не давала сил сопротивляться. Страх был сильнее. И всё-таки Гарав спросил:
— Скажи… как же ты можешь вести их на людей? Там же твоя родня. Пусть не друзья, но родня по крови. Ты похож на Эйнора. Ты знаешь?
Он почти ожидал удара. Но Тарик, помолчав, ответил:
— Среди родни и бывают самые страшные враги. Очень давно между нами лёг меч беды. Если меч кладут между мужчиной и женщиной — это ограда женской чести. А если между мужчинами — то жди, кто первый схватится за рукоятку. Тебе не нужны эти счёты. Ты всего лишь Младший. От этого всё в твоей жизни легче и проще.
Вот этих слов Эйнор не сказал бы никогда.
Гарав промолчал.
Он смотрел вокруг — на сырой мрачный город, словно выросший из камня. На людей на улицах. И узнавал Форност. Переделанный злым волшебником, но — Форност, нуменорский город.
Построенный Ангмаром Карн Дум был извращённым воспоминанием о его молодости и о Нуменоре.
Ангмар никуда не мог уйти от себя. И, наверное, за это ненавидел нуменорцев ещё сильней.
* * *
После обеда Тарик куда-то ушёл, сказав, что Гарав может отдохнуть три часа, «потом опять поедем». Мальчишка кивнул, поблагодарил. Поднялся в комнату.
Ставни были закрыты, горела лампа. Если её потушить — станет темно. Но Гарав устал — слишком устал, чтобы думать про темноту и свет. И про странный сон. «Усну и при лампе», — подумал он, снял перевязи, сапоги, расстегнул куртку и повалился на кровать, думая об одном: поспать.
Прозвонили колокольчики. Где-то открылась дверь, послышались легкие, но отчётливые шаги — шаги по каменному полу в невидимой огромной зале, рождавшие эхо… Приподнявшись на локтях, мальчишка со страхом следил за тем, как трепещет пламя лампы. Потом оно дрогнуло особенно сильно — но тут же вытянулось вверх и застыло, как лезвие кинжала.
От облегчения Гарав громко задышал ртом. Вытянулся на ложе. Холод отступил — стало жарко, хотя мальчишка понимал, что это ненадолго.
А потом лампа потухла.
Не так, как будто на него дунули. А так, как будто пламя погасила огромная, нечувствительная к ожогам рука.
«Здравствуй, Гарав», — сказала темнота, усаживаясь рядом. С другой стороны трясся, ныл и жмурился Страх — немой свидетель, надеющийся на одно: что ЕГО не заметят.
Вчера ночью… в том сне, который, как оказалось, был не сон… страшная красавица, сидя рядом со сжавшимся в комок мальчиком, просто и даже весело рассказала, чего она ждёт от людей.
Гарав всё утро надеялся, что это сон…
«…Я буду думать про ребят, — подумал Гарав. Что-то холодное коснулось плеча… рёбер… шеи — там, где была рядом кровь артерии. — Нет. Я их предал. Тогда я буду думать про Мэлет. Сейчас можно. Сейчас нужно».
— Уйди, гадина, — процедил он. — Сейчас всё ещё день. И вообще это был сон.
Тьма ласкала его — нежно и любяще.
«Сон? Нет, мальчик… И тут нет дня. Тут всегда ночь, — возразила она. — Да, по большому счёту тут ВЕЗДЕ и ВСЕГДА ночь, мальчик. Ночь, в которой Я хозяйка… Я, Ломион Мелиссэ, которая древнее не только этого замка — этих гор… Я могу всё. Я видела когда-то мир, в котором не было Арды. Хочешь, я приму облик, который тебе будет приятен? Облик твоей девочки? Эльфийки? Я не такая злая, как иногда думают люди. Зло, добро — какая глупость… Я просто живу, как хочу».
Снова губы… Гарав ответил на поцелуй. Тьма коснулась его волос.
«Ты только согласись, — предложила она. — Тебя найдут тут мёртвым и позавидуют тому, что увидят на твоём лице. Я получу своё, а ты… ты уйдёшь от мучений и от сомнений, и от душевных, и от физических… Ведь ты знаешь, что тоски не избыть. Так чего ждать? Согласись».
