Тело Теннира, как предателя, еще днем предали земле без положенной похоронной церемонии. Просто вынесли в лес за территорию долины и похоронили под одним из многочисленных деревьев. Как только ветер наметет палой листвы на свежевскопанный холм, могила потеряется бесследно. Здесь, в лесу, осень уже прочно вступила в права: подмерзлая земля, почти облетевшая желто-багряная листва, голые остовы деревьев, сырой влажный воздух.
Стоя на промозглом ветру, заунывным воем напевавшем в уши присутствующих протяжную, словно похоронную песню, Ролана отчетливо поняла, почему олд-мессэ предпочел уйти из жизни посредством собственных рук, точнее, правильней сказать, когтей. Участь живого предателя куда плачевней, чем полное забвение после смерти. Элимы ни за что не подарили бы Тенниру легкую смерть.
Рядом с бывшим мессэ нашел свой последний приют и Марис. Он сумел прийти в себя после «чтения» Илмара, но лишь для того, чтобы попасть в руки к Ролане. Его, связанного и испуганного, трясущегося мелкой дрожью, привели к ней домой и бросили прямо к ногам, сообщив, что она имеет право отнять у него жизнь. Когда же девушка ответила решительным отказом, вывели из дома и снесли голову обоюдоострым мечом. По традиции оставлять жизнь предателю запрещалось.
— Зверь, укусивший однажды, обязательно укусит снова, — бесстрастно сообщил воевода в ответ на немой вопрос леданы.
Спорить с этим утверждением не имело смысла.
С наступлением первых сумерек воевода созвал сход. Собственно, никого звать не пришлось, так как элимы и не думали расходиться от дома Теннира, терпеливо ожидая грядущих перемен. Довольно быстро путем всеобщего голосования избрали нового олд-мессэ — внешне уверенного и спокойного мужчину в годах, с открытым лицом и ясным взглядом. А затем на обсуждение вынесли проблему Роланы. Долго говорить не пришлось — весть об утреннем происшествии разлетелась среди народа в подробностях и нашла живейший отклик в горячих сердцах. В итоге очень быстро сформировался отряд добровольцев. Выступать решили в полночь, чтобы не привлекать ненужного внимания.
Этим же вечером Ролана заглянула к Юниссе.
— Могу я доверить тебе своего друга? — взволнованно спросила она девушку. — Потому что там, куда я иду, ему не место.
— Конечно! — с готовностью закивала подруга, приседая перед собакой и протягивая к ней руки: — Малыш! Иди ко мне, мой хороший!
— Если вдруг… — Ролана сглотнула вставший в горле комок. — Если вдруг не вернусь, обещай позаботиться о нем!
— Во-первых, ты вернешься! — звонко оборвала ее Юнисса, ласково поглаживая пса. — А во-вторых, я обещаю заботиться о Малыше, как о себе самой. Не бойся, все будет хорошо.
— Спасибо! — Ледана вздохнула, в свою очередь присела перед собакой и, зарывшись лицом в длинную белоснежную шерсть, горячо зашептала: — Я должна ненадолго уйти! Слышишь? Оставляю на тебя наш дом. Охраняй его! Веди себя хорошо и будь послушным. Не обижай Юниссу. Я люблю тебя, Малыш!
Дальнейшим словам помешал очередной вставший в горле комок. Обняв пса и ласково чмокнув его в черный кожаный нос, Ролана поднялась и быстро вышла, не оглядываясь.
Когда две полных луны вошли в зенит, расцветив небо бело-зеленым сиянием, стая диких зверей собралась на окраине долины, а затем, с легким шорохом скользя в ночи, словно сонм фэйвэнов, растворилась в чернеющей полосе леса. Высоко в небе, хорошо заметный в темноте, медленно летел белоснежный ящер. Периодически свешивая голову, он пристально всматривался вниз, туда, где среди деревьев, по земле, вместе со всеми остальными, бежала та, которая сумела, не очень легко, но довольно быстро, перевернуть его внутренний мир, сломав устоявшиеся убеждения. Теперь дело за страхом — хорошо бы побороть и его. А как можно побороть страх? Только одним способом — посмотрев ему прямо в глаза. Проблема лишь в том, где искать эти самые глаза.
Рассветный серый полумрак привычно расползался по тесным каменным кельям, проникая сквозь зарешеченные окна и принося с собой сырой от густого тумана воздух. Еще пара часов затишья, и раздастся утренний свисток настоятельницы. Затем к нему присоединятся пронзительные свистки смотрительниц, загремят отпираемые засовы на дверях келий, и в ответ шепчущие звуки сотен шагов заполнят пустующее пространство узких коридоров. Это будет скоро, всего через несколько часов. А сейчас над монастырским подворьем зависла тишина — тяжелое, гнетущее, давящее молчание.
— Не люблю осенний туман! — нервно передернула плечами высокая, стройная, немолодая женщина, с еще красивым, но жестким лицом, покрытым слоем махроновой пудры с Кадайских восточных островов, кутаясь в плотный тяжелый плащ на меховой подстежке. — Такое ощущение, что весь мир временно ослеп. И мы вместе с ним.
— Вы же знаете, что сильней нас никого нет, — томно мурлыкнула вторая, крупная, мужеподобная женщина, делая жест в сторону первой, словно хотела защитить ее своей мощной дланью от всех невзгод. — Под вашим чутким руководством монастырь прославился своими дочерьми во многих землях. Что нам какой-то туман? — Ее рука, словно невзначай, скользнула вниз, оглаживая спину собеседницы.
— Если он не рассеется к подъему, придется дать леданам лишний час сна, — недовольно поморщилась настоятельница, отодвигаясь от ласки. — Иначе в этом молоке они только нанесут себе лишние раны. Так нам скоро будет некого выставлять на арену. Сама знаешь, чем короче бой, тем меньше денег нам достанется.
— Новых наберем, — равнодушно пожала крутыми плечами смотрительница, нарочно задев небрежным жестом большую связку ключей, прикрепленную на поясе. Та в ответ глухо звякнула.
Настоятельница разочарованно вздохнула:
— С новичками возни слишком много. Они не то что меч или нож в руках держать, но даже ударить толком не могут. Ничего ты не понимаешь в прибыли, Нарайя. Не забывай поговорку: старый воин двух новых достоин.
— Мудрая вы, Эттери! — вздохнула смотрительница и вновь придвинулась ближе к собеседнице.
Не выдержав, настоятельница сорвалась с места и сердито зашагала по двору. Под быстрыми, нервными шагами захрустел гравий, перемешанный с песком. Сегодня, именно сегодня ее с полуночи не покидает странная тревога, терзающая сердце острыми когтями. Да еще и этот сон! К чему вдруг снится то, что уже давно в прошлом и навсегда стерто из памяти? Зачем? Она с ночи удвоила дозорных на башнях, подняла раньше времени на ноги смотрительниц и сама толком не выспалась. Но в таком тумане они все равно слепы, словно новорожденные крысы. Даже противоположной стены монастыря не видно за этим молоком. Впрочем, Нарайя, эта осточертевшая до зубовного скрежета бабища, больше похожая на мужика, абсолютно права — слава воинской доблести и боевых навыков ледан такова, что добровольно сюда сунется только идиот. А значит, волноваться действительно не о чем.
