— Эта страна называется Се Урот, что на местном наречии означает «Пустоши». — Дарзид шагнул к окну. — Это и в самом деле скудная земля — лишенная мягкости и легкомысленных украшений, ее сила видна всем. Если воин хочет достигнуть своей цели, он должен быть суров, как эта земля, а не разряжен, будто шлюха, купаясь в слабости и чувствительности.
Он снова улыбнулся — той самой чересчур дружелюбной улыбкой, которая мне так не нравилась.
— Впрочем, все эти уроки подождут. Мы проделали долгий путь и оказались в безопасности, вдали от ваших врагов. — Он обвел рукой все вокруг. — Этот дом и все, что в нем находится, теперь принадлежит вам, пока вы не покинете Зев'На. Он не так велик, как Комигор, зато он лучше, как мне кажется, и больше вам подходит.
— Все это… мое?
— Да. Хозяева… владыки этих мест… подготовили дом и одежду, когда узнали о вашем прибытии. Вы принимаете подарок?
Я снова принялся глупо таращиться вокруг.
— Он очень хорош.
Полуодетый незнакомец опустился на колени у дверного проема, голова склонена, руки вытянуты в стороны. Дарзид пнул его носком сапога, словно он был какой-то дрянью, валяющейся на дороге, но человек не шелохнулся.
— Этот раб Сефаро будет вашим управляющим. Он будет следить за хозяйством и вашими нуждами. Он, как и все рабы дар'нети, не может говорить без дозволения, иначе вам придется отрезать ему язык. Распоряжайтесь им, как пожелаете. Если он вам не понравится, можете убить его. Он, правда, весьма умел, но у нас найдется, кого поставить на его место, если он будет плохо работать.
Коленопреклоненного человека, казалось, вовсе не удивляли ужасные слова Дарзида. Его короткая серая туника оставляла руки и ноги голыми, а волосы были очень коротко острижены. Широкие металлические полосы окольцовывали шею и запястья. В Лейране не было рабов. Пленников обычно убивали или калечили, если только они не требовались в каменоломнях или шахтах. Те враги, которые не были солдатами, оставались работать, где прежде, и платили налоги в казну нашего короля.
Пока я разглядывал раба и думал, каково это — отрезать другому человеку язык, Дарзид продолжал говорить:
— …Навещать вас время от времени, но скучать вам не придется. Учитель фехтования приступит к вашим тренировкам сегодня в полдень — и это будет не бестолковый учитель танцев вроде того, которого наняла для вас Филомена. Завтра начнутся занятия по рукопашному бою и верховой езде — будете учиться ездить как воин, а не как ребенок. На таких скакунах, какие есть у нас в Зев'На, вам еще ездить не доводилось.
— Но…
— Разве не этого вы хотите? Стать сильным и безжалостным воином, какими были ваши отец и дед?
— Да… Да, разумеется, именно этого, — признал я.
Я был просто поражен стремительностью происходящего. И не был уверен, стоит ли мне задерживаться рядом с Дарзидом. Конечно же, он выяснит, что я колдун, и арестует меня. От мысли, что меня могут сжечь на костре, желудок сворачивался тугим клубком.
Все происходило в точности как сказал Дарзид. В тот полдень я встретил Каладора, моего учителя фехтования. Он был высоким и тощим, руки его, казалось, состояли из веревочных узлов, обтянутых тонким слоем кожи, а глаза были странными, словно глаза статуи, которой забыли сделать зрачки. В одном ухе у него блестело простое золотое кольцо. В первый день занятий он заставлял меня бегать, прыгать, растягиваться, наклоняться и скручиваться — часами, пока все мышцы моего тела не стали ныть. Когда он сказал, что на сегодня мы закончили, мне показалось, что он заметил мое разочарование.
— Пока достаточно, молодой господин. Нам еще работать и работать, прежде чем вы возьметесь за оружие. — Его голос был холоден. — У вас неплохая реакция, но вы слабы и плохо обучены.
Минула целая неделя фехтовальных тренировок, прежде чем я смог опробовать свою рапиру, да и то — только вонзая ее в сухие листья и древесные стружки, которые мой раб бросал с верха стены. К тому времени я успел возненавидеть Каладора. Он постоянно глумился надо мной и говорил, что я похож на изнеженную девицу и что я слишком туп, чтобы понимать, с какого конца у меча острие.
Когда я ошибался, он заставлял меня по часу приседать, держа перед собой на вытянутых руках по кирпичу. Он утверждал, что не может поверить в мое родство с великим фехтовальщиком. Впрочем, уточнял он, наверное, в моем краю фехтовальщики и в подметки не годятся тем, кто живет в Се Урот. Все, о чем я мог думать в эти часы, — это о том, как я должен выучиться, чтобы однажды побить Каладора.
Каждое утро я вставал с рассветом, съедал немного фруктов и сыра и шел прямо на тренировки по фехтованию, продолжавшиеся несколько часов. В середине утра я еще чуть-чуть перекусывал и после еще одного часа упражнений с мечом отправлялся прямиком на площадку для борьбы — маленький внутренний двор, посыпанный песком, — на занятия по рукопашному бою. Два часа спустя, немного отдохнув и попив воды, я шел в конюшни, на урок верховой езды. Мне не приходилось беспокоиться о колдовстве. К заходу солнца я выматывался настолько, что начинал клевать носом еще за ужином.
Огромный, мощный раб по имени Ксено обучал меня рукопашному бою. Он был терпелив и уговаривал меня продолжать занятие, даже когда я бывал весь покрыт синяками и сжимать кулаки — и то было больно. Он сказал, что не будет церемониться со мной, проявляя снисхождение к моей неопытности. Но я знал, что он мог сломать меня как тростинку и все же останавливался, когда дела шли совсем уж тяжко. Он тоже носил железный ошейник — все рабы должны были их носить. Я хотел расспросить Ксено о том, как он попал в рабство, но, как и другим рабам, ему было запрещено разговаривать со мной о том, что не относилось к нашим занятиям. Всех рабов постоянно терзал страх, даже такого сильного, как Ксено.
Учителя верховой езды звали Мерн; как и Каладор, он не был рабом. Как и Каладор, он носил золотое кольцо в ухе, и, когда я смотрел в его глаза, у меня мурашки бежали по коже. Он обходился со мной не так гнусно, как фехтовальщик, но лишь потому, что наездником я был лучшим, чем бойцом. Главная трудность с Мерном заключалась в том, что к нему я приходил к последнему за день, и неважно, истекал ли я кровью после фехтования или был покрыт синяками после рукопашного боя, он ни в чем не отступал от заведенного порядка урока. Бывали дни, когда я настолько уставал, что не мог удержаться в седле, отрабатывая прыжки, или справиться с норовистой лошадью. Казалось, половину отведенного на занятие времени я провожу распростертым на земле. Мерн качал головой и говорил, что я ни на что не годен. Моя техника нуждалась в совершенствовании.
