Это уж точно была казуистика. Но я кивнул и дернул повод Черного.
– И к кому, по-твоему, я должен теперь направиться? К Габриэлле?
Элджи скорчил такую гримасу, что я рассмеялся. Рядом с этим пареньком я чувствовал себя живым, молодым и беззаботным.
– Ну уж нет! Давай для начала попробуем навестить Грудду. Она живет не так далеко от Элджертона и такая корова, что даже если узнает тебя, вряд ли побежит советоваться с Альбертом.
– А что, этот лес когда-нибудь кончится? Элджи засмеялся.
– К сожалению!
Но уже третьи сутки вокруг нас все был лес – древний, замшелый и мудрый. На исходе дня, в начинающихся сумерках, мы остановились в прохладной лощине. Пустив пастись коней, развели костер. Псы прилегли вокруг. Опустившись на расстеленный плащ, я вдруг почувствовал страшную усталость.
– Нельзя ночевать здесь… – вяло сказал Элджи. – Нельзя.
– Почему?
– Это Долина странных желаний… я не понял сразу… нельзя… – и он уткнулся лицом в траву. Преодолевая придавившую меня к земле тяжесть, я попытался подняться, но вместо этого повалился на спину. Прямо перед моим лицом плыли звезды. В полусне-полуяви я увидел, как наклоняется надо мной Элджи, заслоняя собою небо, но глаза его сияют ярче звезд и ярче солнца – он наклоняется и целует меня в губы, и я вздрагиваю, как от поцелуя любимой и желанной женщины…
Я открываю глаза и провожу ладонью по лицу, прогоняя остатки сна. Рассвет спускается в лощину, поют птицы, и псы, зевая и поскуливая, чешутся и покусывают за нервные ноги кобылу Элджгеберта.
Уже умытый и свежий, он несет к огню сучья и улыбается мне.
– Как спалось?
Я смотрю на него исподлобья. Я не питаю склонности к мальчикам, как многие из солдат, и сейчас чувствую что-то вроде стыда за свой сон. Элджи перестает улыбаться.
– Я же говорил – это Долина странных желаний, – он сбрасывает сучья в костер. – Иногда человек даже не думает об… этом.
Я откашливаюсь.
– А почему здесь нельзя ночевать? Элджи отгоняет дым.
– Потому что эти сны сбываются. Я опять цепенею.
– Всегда?
– Ну не знаю… Вот мой сон точно не сбудется.
– А что тебе?… – спрашиваю я осторожно. О чем пытается не думать мальчишка? О женщинах? О смерти?
Элджи пожимает плечами.
– Мне приснился король Асмур.
– Мертвец? И только-то? И на кого же он похож? На Альберта?
Элджи прихлебывает из котелка и говорит:
– Отчасти. Завтрак готов.
Замок Грудды стоял на самой окраине Элджертона – скорее не замок, а добрый, сложенный из белого туфа дом. Не такой старый, как замок Ганелоны, но мне он больше пришелся по душе – в таком доме не отказался бы жить и я сам. Хозяйка, неторопливо сходившая к нам навстречу по ступеням, была довольно высока, полновата, что, на мой взгляд, ее совсем не портило. Черные волосы уложены в простой узел, открытое светлое платье подчеркивало красоту пышных плеч и груди. Спокойные серые глаза ее улыбались.
– Здравствуй, Габи. Ты с охоты?
– Да. Ты не против, если мы переночуем у вас? Это Гордон.
Теперь и мне перепала толика ее приветливости и благодушия.
– Входите. Мы всегда рады гостям.
Когда после короткого отдыха мы спустились в столовую, то застали все семейство в сборе – принцессу, рыжебородого гиганта, назвавшегося ее мужем Хэмфордом, и троих детишек разного возраста.
– Габи! – взревел Хэмфорд, завидев Элджи. – Габи, малыш! Я рад! Люблю! Никто не любит, а я люблю!
И сочно чмокнул засмеявшегося Элджи в щеку. Повернулся ко мне – я был уверен, что то же самое он проделает и со мной. Но Хэмфорд только приветственно раскинул руки.
– Друзья Габи – мои друзья! Прошу к столу!
Едва увидев их всех, я понял: это было счастье. Настоящее, теплое счастье. То, чего я был лишен всю жизнь. Даже у Элджи была мать, которую он мог любить и после смерти. У меня не было никого.
Откинувшись на спинку кресла, я огляделся и только сейчас обратил внимание на картины, украшавшие стены столовой. Один из портретов изображал хозяйку в юности, второй – хозяина в молодости. Ни он, ни она ничего не потеряли от ушедших лет. Хэмфорд, заметивший мой интерес, подвел меня к портретам на противоположной стене.
– Король Арден, – объявил он. – Отец моей любимой женушки.
«Слава богам, – сразу подумал я, – что Грудде не перепало от отца ничего, кроме смоляных волос – иначе бы не было у Хэмфорда такого безмятежного счастья». Глаза Ар-дена – зеленоватые, узкие, хищные – зорко и внимательно следили за мной. Тонкие губы плотно сжаты, в углу рта притаилась недобрая усмешка. Черные волосы с заметной проседью, костистые линии скул и щек, морщины на лбу и у рта – видимо, портрет был написан в последние годы жизни короля.
– А это, – сказала подошедшая Грудда, – мои братья. Артон – он отправился путешествовать много лет назад и до сих пор не вернулся.
Его лицо было спокойным, ироничным, тонким, голубые глаза смотрели задумчиво и отстранено.
– Альберт…
– Я знаю, – сказал я. – Мы уже встречались.
– Ах вот как? – Грудда оглянулась на Элджи. Во взгляде ее мелькнуло легкое беспокойство.
– Ашур. Он пропал без вести в тот день, когда погиб король Асмур.
Синеглазый чернобородый человек с широкой ухмылкой на лице. Он был чем-то похож на Хэмфорда – такой же не дурак выпить и подраться. По-видимому, Ашур любил роскошь: яркие пышные одежды, на широкой груди сияет громадный бриллиант. Хотя, вероятно, он был не так прост, каким казался, мы, пожалуй, могли бы с ним поладить.
– А это Асмур, – сказала Грудда.
Я глядел на портрет с удвоенным, утроенным любопытством – из-за рассказа Элджи. Первое, что бросалось в глаза: король был очень похож на Ашура, хотя, в отличие от него, гладко выбрит и одет в простую черную одежду. Такие же синие глаза, те же черты лица, те же зачесанные назад длинные черные волосы. Выражение его лица было холодно и спокойно – человек, не привыкший сомневаться в себе. В себе, своих решениях и поступках. Такой мог без поиска надежных доказательств убить мать Элджгеберта…
Я отступил, пытаясь одним взглядом охватить эту своеобразную семейную галерею – Грудду, Ардена, Артона, Ашура, Асмура…
И вдруг услышал сдавленное:
– Черт возьми!
Я оглянулся. Хэмфорд, стоявший у камина и издавший этот возглас, вытаращился на меня.
– Что? – спросил я недоумевающе. Молчала и смотрела на меня Грудда. В поисках помощи я оглянулся на Элджи – тот медленно встал и заложил руки за спину, прямой и гибкий.
– Ай да Гордон! Ай да мы!
– Что это значит, наконец? – не выдержал я.
– Хэмфорд, – сказала негромко Грудда, – прикажи уложить детей.
– Но, дорогая…
– Иди, Хэмфорд. Иди. Это наше, семейное дело. Хэмфорд пошел, но пошел, оглядываясь на меня, из-за чего мне стало совсем неуютно. Грудда сказала своим мягким мелодичным голосом:
