— Откуда взяться доходам? — уже спокойнее сказал Вальборн. — В моих землях было только одно село, а теперь и оно разграблено. Люди не хотят жить вблизи от уттаков, — слишком опасно. Стал бы я унижаться здесь, в Келанге, если бы у меня были свои деньги!
— Если исход войны сложится в нашу пользу, нужно будет оттеснить уттаков подальше на север, — заметил Магистр. — Нельзя оставлять им прежние земли, иначе они опять расплодятся.
— Хорошенькое дело! — вмешался воспрянувший Тревинер. — Как это война может сложиться не в нашу пользу?!
Никто не стал спорить с охотником, отдавая должное его оптимизму. Выпивка сделала свое дело — все четверо вышли из трактира закадычными друзьями. Тревинер, несмотря на то, что один выпил больше, чем трое остальных, уверенно вскочил в седло и лихо развернул кобылу.
— Прошу за мной, дорогие друзья! — обратился он к Магистру и Альмарену. — Мой правитель, увы, должен оставить нас.
Друзья поехали за охотником в лагерь, где и устроились на ночлег. Утром они проснулись по звуку рога, поднявшему отряд к выступлению. Вскоре пришел Тревинер и позвал их на завтрак к своему костру.
В отсутствие Вальборна в лагере распоряжался седой немногословный человек. Как узнали друзья, это был Лаункар — военачальник правителя Бетлинка. По окончании дорожных сборов он выстроил воинов и повел к мосту. Войско Берсерена, возглавляемое Вальборном, вышло из северных ворот Келанги, прошло по Тионскому мосту и, приняв в себя отряд Лаункара, двинулось на север.
Витри и Шемма скакали всю ночь. Утром они свернули с дороги в небольшую рощицу, где укрылись на привал. Лоанцы, не расседлывая коней, пустили их пастись по луговине, а сами занялись просмотром содержимого дорожных мешков.
Тот, кто собирал мешки для беглецов, был, конечно, опытен в дорожных делах и предусмотрителен. Здесь лежали новые теплые шерстяные одеяла, простая, но добротная одежда и обувь, топоры, миски, ложки, котелок, огниво и трут. Еда была питательной и не скоропортящейся — неизменные дорожные лепешки на меду и на свином жире, крупы, хлеб, сало, соль. В каждый мешок был положен небольшой кошелек с серебром. Это было неплохо и по меркам среднего жителя Келады, а по лоанским понятиям в мешках лежало целое состояние.
Но самым дорогим подарком союзника из Келанги были кони, пасущиеся на лугу. Человек, с легким сердцем вручивший лоанцам поводья этих коней, без сомнения, придавал первоочередное значение средствам передвижения беглецов. Два прекрасных жеребца походной верховой породы — и этим все было сказано. Простые, даже примитивные слова «походная верховая» заставляли вздрогнуть и замереть сердце каждого отъявленного лошадника. Кони этой породы не уступали тимайским в резвости и выносливости, но были крупнее и мощнее. Они могли, не выбиваясь из сил, в течение долгих дней везти на себе рослого воина с поклажей. Если тимайского коня еще мог купить процветающий ремесленник или удачливый лучник, взявший приз в состязаниях на меткость, то кони походной верховой породы были исключительно привилегией знати. Они выращивались в хозяйствах древних келадских родов, в конюшнях правителей и редко бывали выставляемы в свободную продажу на рынках. Даже богатые торговцы считали их чрезмерной роскошью, используя для деловых поездок злых и жилистых тимайцев.
Шемма, разобравший, какого коня ему посчастливилось получить, не сводил с него восхищенного взгляда. Он рассеянно рылся в мешке и под напором переполнявших его чувств то и дело обращался к Витри.
— Нет, ты посмотри, какая у него шкура! — вдруг вскидывался табунщик. — Бархат, а не шкура! Ты где нибудь видел такую?
— Не видел, — отвечал Витри, занимаясь костром.
— А ноги-то, ноги! Бабки-то какие!
— Такие-такие, — подтверждал Витри, не оборачиваясь. Ему не хотелось слишком задерживаться на стоянке.
— А грудь! А мышцы! — восклицал Шемма. — Камень, а не мышцы!
— Угу, — подтверждал Витри, помешивая крупу в котелке.
— Мы ведь не отдадим их обратно? — беспокойно спрашивал табунщик. — Он не сказал, что коней нужно вернуть.
— Не знаю, как у тебя, Шемма, а у меня не хватит смелости показаться ему на глаза. Ошибка рано или поздно выяснится. — Витри вспомнил, что без помощи Каморры ему попросту не сыскать этого человека. — Да и кому возвращать? Я не разглядел его.
— Назову-ка я его Буцеком… — замечтал Шемма. — Нет… Буцек — это Буцек. Он ведь тоже был неплохой конь… и добрый. Может быть, Ураган? Или — Грифон?
— Успеешь еще его назвать. Путь у нас неблизкий.
— Да… — согласился Шемма. — Ты только представь, Витри, как мы въедем в село на таких конях! Все упадут! Как ты думаешь, мы с тобой отважные парни? Говорил ведь Тифен…
— Рано об этом думать, Шемма, — остановил его Витри. — Мы еще не на Оранжевом алтаре. Вот поедем обратно, тогда говори все, что хочешь.
— Да уж совсем немного осталось. На таких-то конях — два дня пути, и мы — на месте. А сколько было трудностей… нет, ты только посмотри, как он ест!
— Ест-ест, — подтвердил Витри. — Давай и мы поедим. Каша готова, а вот дорожные лепешки.
— Мясца бы… — завздыхал Шемма, наполняя миску кашей.
— Приедем на алтарь, поедим и мясца, — утешил его Витри. — Только уж ты не раскрывай там рот попусту, понял?
— Все я понял, — сказал Шемма, — кроме одного. Ну как тому мужику въехало в голову, что мы — шпионы?!
Поев, лоанцы сполоснули миски, засыпали костер и продолжили путь. Дорога была безлюдной, вдоль нее все реже тянулись луга, все чаще мелькали рощи, постепенно сливавшиеся в лесные массивы. Витри, чувствуя близость цели, выжимал все возможное и из себя, и из Шеммы, и из коней. Через день к вечеру лоанцы увидели постройки алтарного поселка.
Поселок состоял из трех длинных улиц, идущих вдоль хребта, плавно спускающегося вниз от скопления голубовато-искрящихся, беспорядочно торчавших ввысь скал Тионского нагорья. Главная площадь располагалась не в центре поселка, как можно было ожидать, а в его нижнем конце, удаленном от подножия скал. Ее окружали крупные дома, принадлежавшие зажиточным торговцам, и обычные в таких местах лавки и трактиры. В полусотне шагов от площади начиналась глубокая деревня с приусадебными участками, птицей и скотиной, разгуливающей по улицам. И все же мест и построек, рассчитанных на прием приезжих, здесь было больше, чем в обычной деревне. В поселке постоянно снимали жилье больные и паломники храма, прибывавшие в эти края для исцеления или поклонения богине.
Храм, обнесенный невысокой каменной оградой, стоял чуть поодаль, на пологом холме. Издали было видно, как много людей на дворе храма и на дороге, ведущей к нему из поселка. Прежде, чем идти к Шантору, лоанцы решили снять жилье, чтобы оставить там вещи и коней, но в гостинице на площади не оказалось свободных комнат.
