Криту впервые пришло в голову, что он может погибнуть здесь. Он не верил в это до того самого момента, пока Стилчо оказался не менее «живым», чем Крит.
— Это он? — спросил Крит Стилчо. — Если он жив и в состоянии двигаться, я заберу его…
— Стилчо, он убьет меня, — послышался голос Страта. Чья-то рука, наверное его, слабо махнула, отгоняя лошадь, которая склонилась над ним, не понимая, что Страт тяжело ранен и не может сам взобраться в седло, пусть даже жеребец создаст ему для этого все условия.
Крит почувствовал, как на глазах его навернулись слезы. Невольно ему захотелось просто сесть, скрестить ноги и отдаться на волю судьбы, пусть даже он сгорит в этой чертовой конюшне вместе с бывшим напарником, который слишком слаб, чтобы двигаться, но слишком хорошо помнит, кто стрелял в него.
— Нет, — сказал Крит. — Я пришел помочь тебе, — хрипло заметил он, уставившись на лежащую под ногами солому. Женщина пыталась помочь пасынку, который сознавал, что на лошадь ему самостоятельно не забраться.
Крит спрятал меч в ножны и пошел к месту, где лошадь пофыркиванием пыталась подбодрить своего хозяина.
С трудом приподнявшийся Страт уставился на него, держась рукой не то за живот, не то за грудь. Крит не мог точно разглядеть, поскольку гигант был весь в крови.
Лошадь-призрак нетерпеливо захрапела и ухватила губами всадника за плечо. Рядом стояла женщина по имени Мория из дома Пелес. Крит с трудом узнал ее, поскольку сегодня на ней были какие-то лохмотья.
— Страт, — начал Стилчо, — может быть, ты лучше… здесь оставаться небезопасно. Они сумеют позаботиться о тебе лучше нас…
— Стилчо, — зашептала Мория, — отойди, дай им поговорить.
— Поговорить? — Страт расхохотался и закашлялся, а когда отнял от лица руку, она была вся в крови. — Мы уже поговорили
Раненый воин взял Крита за руку:
— Так что, ты поможешь или будешь только смотреть на меня?
— Страт… — Забыв о возможных врагах, Крит обнял партнера, пытаясь определить, насколько серьезно тот ранен и надолго ли хватит у него сил. — Несчастный дурак, когда ты поправишься, я вобью немного разума в твою башку, — добавил он, пытаясь нарочитой грубостью скрыть нахлынувшие чувства.
— Договорились, — ответил Страт. Жеребец нетерпеливо забил копытом, и Крит, взвалив Страта ему на спину, осторожно повел гнедого из конюшен в более безопасное место, в казармы Священного Союза.
***
Ишад сумела погасить пламя на волосах и одежде, но огонь продолжал бушевать у нее внутри. Возможно, именно этот внутренний огонь воспламенял дома в аллеях, по которым Ишад направлялась к усадьбе, где находился Тасфален, хотя представлялось не менее вероятным, что это из-за огненного столпа и разбрасываемых им огней улицы верхнего города, на которых никогда не отражались беды Санктуария и где никогда не появлялись повстанцы, превратились сейчас в дымящееся подобие Лабиринта.
По пути Ишад то и дело попадались мародерствующие крестьяне. Нагруженные награбленным добром риггли бросались к ней, но, разглядев, с кем имеют дело, немедленно ретировались.
Ишад оказалась свидетелем изнасилования с последующим убийством и едва не остановилась, чтобы пополнить силу, ибо убийцы понапрасну теряли самое драгоценное, что было в жертве, — энергию, душу. Схватка в доме Пелес ослабила Ишад.
Ведьма продолжила свой путь. С моря надвигался шторм, и, глядя, как темнеет небо и блистают молниями грозовые тучи, Ишад подумала, было о том, пришел ли шторм сам собой или был вызван намеренно, но решила, что это не имеет значения, поскольку в любом случае он только способствовал делу.
По пути Ишад попался на глаза закрытый бейсибский фургон, перевернутый бандитами. Несколько бейсибцев были обезглавлены, и их лежавшие отдельно лысые головы напоминали шары из некой дьявольской игры. Увидев, какая страшная смерть настигла двух бейсибок, ведьма стала размышлять, а чего же, собственно, хотели достичь повстанцы. Если бы они продолжали вести бои только в Низовье, то могли бы и победить, но здесь, в верхнем городе, только посеют вражду на многие поколения.
Заслышав впереди громкие крики, Ишад остановилась и закрыла глаза, мысленно произнося укрывающее заклинание. Завершив заклинание, Ишад твердой, решительной поступью пошла вперед, чувствуя, однако, как заныло сердце оттого, что ей приходится вести себя точно контрабандистке. Тем не менее, на войне пренебрегать личной безопасностью не стоило.
В небе загрохотали громовые раскаты, и Ишад с признательностью, хотя и несколько устало подняла голову. Она успела бы завершить свои дела и до вмешательства Богов Бури, ведь за ней оставался лишь долг Темпусу и должок Хауту. Она дала себе слово отныне нести только добро.
Незаметно проникнуть днем в дом к Тасфалену было вовсе не простым делом. Джанни, один из ее окружения, был по-прежнему заточен в огненном столпе, где некогда находилась канувшая в небытие Роксана и из-за которого воевали Буреносец и демоны.
Нужно освободить Джанни, чтобы душа его успокоилась навсегда. Он уже давно заслужил это, такой храбрости Ишад еще не находила ни в одном из смертных. И все это ради Нико, а может, ради чего-то более абстрактного, размышляла Ишад.
Отыскав путь к Тасфалену, она переключила мысли на Хаута и Роксану, походя расправляясь с простыми магическими ловушками. Стоило ей открыть последнюю двойную дверь и подчинить своей воле последний портал, как с очередным раскатом грома на землю упали первые тяжелые капли дождя. Шторм прибьет пыль и погасит огни, и это будет величайшая удача для Санктуария, самого несчастливого города из всех, какие только доводилось видеть Ишад.
Внутренним зрением она увидела кольцо на руке Хаута.
Коснувшись магической нити кольца, Ишад призвала его к себе. Ее заклинание привлечет к ней и этого интригана Хаута, ее бывшего помощника.
Пройдя в полутемный зал, она остановилась. Позади от порыва ветра со зловещим грохотом захлопнулась дверь.
Волосы на голове Ишад зашевелились. Она не думала о кольце, которое носил Хаут, пока не зашла в дом. Почему так случилось?
Зачем она сюда пришла? Неожиданно для себя Ишад вдруг потеряла уверенность. Стоя в центре гостиной, некромантка тряхнула головой и коснулась рукой лба. К Темпусу это особого отношения не имело. Мертвый Тасфален должен был стать ее слугой в доме у реки, так зачем же она, рискуя жизнью, пришла по охваченным огнем улицам в этот дом?
Зачем? Ишад не могла понять.
Она догадалась, лишь когда с галереи наверху до ее слуха донесся бархатный голосок Хаута.
— Ах, госпожа, как это любезно с вашей стороны: навестить больных, которые уже на краю гибели.
