— Постойте… — сказала вдруг Юлия. — А вы не знаете случайно, как выглядел тот человек?.. Ну, с которым… потому что если он был среди общины унтитледских древесных магов, я его точно знала… Я там всех знала.
— Нет, я не встречал его, — покачал головой Томас. — Рютгер даже имени его не называл. Впрочем, один раз, возможно, я видел издали… из окна. Но рассмотреть не рассмотрел. Кажется, он был выше Рютгера и светловолосый. Знаете, такой рыже-золотой цвет. Если это был он.
— Светловолосый… — протянула Юлия. — Кажется, таких в нашей общине не было… Только тетушка Кристина, но она женщина… правда, двое-трое были седыми… И насчет роста не скажу: они многие умерли, пока я еще маленькая была, а мне тогда все взрослые великанами казались.
И вдруг Юлию как будто осенило. Она аж подобралась на диване.
— Томас! — воскликнула она. — А ведь Колин Аустаушен, учитель Матиаса, которого он очень любил… он был седой и точно высокий, его дети дразнили «смотровой башней»! Кто его знает?..
— Если бы это было так! — голос Томаса выдавал внезапно охватившее его волнение. — Юлия, как вы думаете?.. Возможно, тогда ваш будущий супруг сумел бы понять, и не стал бы драться с возлюбленным своего учителя… Как вы считаете?..
— Ох, не знаю… — Юлия, уже утратившая почти весь свой энтузиазм, покрутила в пальцах нижнюю губу. — Я сначала так обрадовалась, а теперь… Даже если и так, это ведь еще надо доказать, что дядя Колин любил вашего брата, и что зла на него не держал, и не хотел бы, чтобы Матиас мстил… это проще сказать, чем сделать! Вот если бы вдруг откуда ни возьмись появились бы дневники дяди Колина, тогда еще ладно.
— А у вас в Унтитледе была бумага — вести дневник?
— Конечно, была! — обиделась Юлия. — Там же столько леса! Там года два назад бумажный заводик пустили… Но дядя Колин писал в кожаных, самодельных. По вечерам. Даже когда я у них в гостях была…
— Кожаных?.. — переспросил Томас.
Он вспомнил вдруг о личных вещах Матиаса, которые доставили к ним в особняк еще когда Барток сидел здесь в темнице. Вещей этих было очень немного, и среди прочего — три или четыре густо исписанных потрепанных тетради явно из человеческой кожи. Томас самолично приказал их пока партикуляристу не отдавать, а оставить для изучения — мало ли. Однако потом за организацией переворота руки у него так и не дошли. Где же они теперь?..
Как по команде оба посмотрели на столик Рютгера. Естественно, на зеркальной столешнице лежала серо-бежевая тетрадка.
За стеной раздалось траурное пение рояля: родовой охранник Марофиллов беспокоился.
19 апреля 4056 г.
Матиас меня снова беспокоит: я понял бы, если бы он просто убил того несчастного, на которого получил заказ, но он, вдобавок, зачем-то похоронил его под корнями той же самой вишни. Когда я спросил, зачем (уже третий раз! Это просто антисанитарно), Матиас ответил, что это посоветовала ему Юлия: мол, тогда цветы вишни могут стать кроваво-красными. Когда я попытался отругать юную леди за эти шутки дурного тона, она с невинным видом пояснила, что просто проводит ботанический эксперимент — поверила в себя, после того, как ей удалось скрестить яблоко с грушей. Увы, я не смог изобразить должную степень праведного гнева — улыбнулся. Чертовка заметила, и начала меня еще пуще смешить. Никакого воспитательного эффекта. Я немного опасаюсь за Матиаса: как-то он будет с ней, когда меня не станет?.. Впрочем, не сомневаюсь, что все к лучшему.
…Наверное, скоро вырубки доберутся и до меня. Нет никаких признаков, что политика Гвинаны в отношении партикуляристов изменится. Когда я думаю об этом, мне кажется, что его высочество мертв. Если бы он был жив, то, скорее, остановил бы Регента. С другой стороны, такие дела быстро не делаются, мне ли не знать. Значит, есть надежда, что он жив. Мне хотелось бы в это верить. Я сказал ему тогда, что не буду и пытаться разыскивать его магией, и держу слово, но боги мои, как же это трудно!.. я думал, будет легче. Но с каждым годом… (вымарано) Тем более, что это я виноват во всем.
Хорошо, что дерево Матиас — в горах Штайнбунд. Это далеко. Может быть, туда вообще не доберутся.
22 апреля 4056 г.
…Нездоровится. Сердце пошаливает. В моем возрасте стоит этого ожидать, однако как-то сложно представить себя больным и немощным — это меня-то, Кровавого Барона. Матиас хотел сходить на рынок один, но тут пришла Юлия, и я услал их вдвоем, как частенько поступаю. Неуклюжий старый сводник — самому смешно. Тем более, что сводить ребят нет никакой нужды.
А сам я пошел в лес: деревья лечат. Заснул под соснами и видел во сне его высочество, что само по себе удивительно — первый раз за последние восемь лет он мне приснился. То был сон-воспоминание: как он пришел тогда в убежище, о котором не мог знать, высокомерный, трясущийся от холода в своем легком камзоле, и сказал, что нас ждет корабль. Я вспоминал, как хотел его убить в тот момент, и улыбался. Странно: вспоминал — и улыбался. Я не думал, что буду еще когда-нибудь улыбаться, думая о нем. И еще я вспомнила, как потом сказал ему «живи!» — и ударил затылком об стену, чтобы запомнил. Теперь мне стыдно, хотя я понимаю, что сделал правильно. И помню вкус крови: он прикусил губу от неожиданности.
Почему-то мне кажется, что мы скоро встретимся. Глупое, ни на чем не основанное ощущение: так ребенок ждет праздника.
Глупый, старый лицемер.
2 мая 4056 г.
…Выздоравливаю после приступа. Сегодня смог нормально ходить.
Мне исполнилось пятьдесят лет. Отец умер, когда ему и сорока не было — никогда не думал, что сумею дотянуть до такого возраста.
Чаще думаю о своих ошибках.
Вину за восстание мне нести через все жизни. Я был молод и глуп, и невинен, как все идиоты. Но это ничего не меняет.
Матиас… в нем ошибок и удач перемешано примерно поровну. Никогда и представить себе не мог, что возьмусь за воспитание ребенка.
Его высочество… ошибка на ошибке. Я не сумел защитить его, хоть и обещал. Такое нельзя простить.
Глава 38. Искупление Рютгера Марофилла
Представитель Восточного Квартала: В двести тридцатый раз привлекаю ваше внимание к недопустимости такой постановки вопроса. Господин председатель, прошу отклонить это прошение…
Председатель: Отклоняю! (истерический смех). Все отклоняю! Слушайте только меня! Я здесь царь и бог, а вы все — чеееееерви!
Из протокола заседаний городского собрания г. Варроны (архив).
В этот тихий рассветный час на лугу было удивительно красиво. На дальней стороне небольшого, похожего на зеркало пруда, виднелись вековые деревья марофилловского парка, уже одетые первой нежной зеленой листвой. Розовые лучи солнца скользили по росистой росе, зажигая в ней крупные рубины.
