Стрендж получил видения без особого труда, но, как он и предсказывал, без всякой пользы. Выяснилось, что пушки спрятаны за желтоватыми скалами, каких на полуострове не счесть, а люди укрылись за редколесьем из олив и пальм — такой пейзаж встречается повсюду, куда ни кинь взгляд.
Капитан Уайт стоял рядом с волшебником и переводил все, что говорили неаполитанцы, на ясный и понятный английский язык. За день у чаши узнали они немногое. Когда человек восемнадцать месяцев голодает, два года не видит жену или любимую, четыре месяца кряду спит в грязи и на камнях, его способность вести внятный разговор несколько притупляется. Неаполитанцы почти не общались друг с другом, а когда все же открывали рот, то рассказывали главным образом о том, что хотели бы съесть, о прелестях оставшихся на родине жен и подружек и о перинах, на которых неплохо было бы растянуться.
Полночи и большую часть следующего дня оставались Стрендж и капитан Уайт в оружейной башне, наблюдая за неаполитанцами. К вечеру второго дня адъютант доставил послание от Веллингтона. Его светлость перенес ставку в местечко под названием Флорес-де-Авила и требовал Стренджа и капитана Уайта к себе. Они собрали книги, прихватили серебряную чашу и пустились в путь под жарким солнцем по пыльной дороге.
Найти Флорес-де-Авила оказалось не так-то просто — никто из встречных испанцев не слыхал о таком местечке. Однако две крупнейшие европейские армии не могут пройти по дороге без всякого следа, Стренджу и Уайту оставалось лишь высматривать Разбитые повозки, выброшенный хлам, трупы да кормящихся на них черных птиц. На фоне обезлюдевших каменистых равнин эти знаки войны вызывали в памяти средневековые изображения ада, побуждая Стренджа то и дело отпускать мрачные замечания об ужасе и бессмысленности войн. Капитан Уайт, как профессиональный военный, вероятно, мог бы поспорить, но, пораженный унылым запустением, лишь время от времени поддакивал:
— Верно, сэр. Верно.
Однако солдату не положено долго предаваться таким настроениям. Жизнь его полна тягот, поэтому не следует упускать маленькие радости. Пусть зрелище неизбежных ужасов войны угнетает дух, помести солдата среди боевых товарищей, и он тут же взбодрится. Около девяти часов Стрендж и капитан Уайт достигли наконец Флорес-де-Авила и уже через пять минут в компании друзей слушали последние сплетни о лорде Веллингтоне и расспрашивали о вчерашнем победоносном сражении. Можно было подумать, что за последний год они не видели ничего неприятного или мрачного.
Штаб-квартира разместилась в разрушенной церквушке на склоне холма. Там Стренджа и капитана Уайта ждали лорд Веллингтон, Фицрой Сомерсет, полковник де Ланей и майор Грант.
Выиграв два сражения на протяжении двух дней, лорд Веллингтон пребывал тем не менее в мрачном настроении духа. Французская армия, прославленная на всю Европу быстротой переходов, снова оторвалась от него и находилась в данный момент на пути к Вальядолиду, а значит, к безопасности.
— В толк не возьму, как им удается двигаться так быстро, — жаловался его светлость. — Многое я бы отдал за возможность догнать их и уничтожить. Однако армия у меня одна — если вымотать ее на марше, другую будет взять неоткуда.
— Мы получили известие от неаполитанцев, — сообщил майор Грант. — Орудия у них, и они требуют по сотне песо за каждое. Всего получается шестьсот песо.
— Слишком много, — резко отвечал его светлость. — Мистер Стрендж, капитан Уайт, надеюсь, у вас для меня хорошие новости?
— Едва ли, — сказал Стрендж. — Неаполитанцы в каком-то лесу, но где этот лес, не имею ни малейшего представления. Что дальше — не знаю. Все известные средства исчерпаны.
— Так изобретите что-нибудь новенькое!
В какой-то момент присутствующим показалось, что Стрендж ответит резкостью, однако волшебник сдержался, вздохнул и осведомился, сберегли ли семнадцать мертвых неаполитанцев.
— Их сложили в колокольне, — ответил полковник де Лан-си — А занимается ими сержант Нэш. Не знаю, зачем они вам нужны, но в любом случае советую поторопиться: в такую жару они долго не продержатся.
— Еще ночь полежат, — заметил Стрендж. — Ночи холодные. — Он повернулся и вышел из церкви.
Офицеры Веллингтона с любопытством посмотрели ему вслед.
— Интересно, — сказал Фицрой Сомерсет, — что он собирается делать с семнадцатью трупами?
— Что бы ни собирался, — заметил Веллингтон, обмакивая перо в чернильницу и принимаясь за письмо в Лондон, — ему это очень не по душе. Он всячески пытается увильнуть.
В ту ночь Стрендж испробовал магический прием, к которому ни разу не прибегал прежде. Он попытался проникнуть в сны неаполитанцев. И, надо признать, преуспел.
Одному солдату снилось, что его преследует Жареный Бараний Окорок. Загнанный на дерево, бедолага плакал от голода, а Бараний Окорок кругами носился внизу, угрожающе тыча в сторону несчастного выпирающей костью. Затем к Окороку присоединились пять или шесть злобных Вареных Яиц, которые принялись всячески поносить несчастного неаполитанца.
Другой во сне шел по лесу и неожиданно встретил умершую мать. Она рассказала, что только что заглянула в кроличью нору и увидела там Наполеона Бонапарта, короля Англии, папу Римского и русского царя. Солдат спустился в нору и увидел Наполеона Бонапарта, короля Англии, папу Римского и русского царя, которые оказались одним толстяком-великаном с ржавыми железными зубами и глазами, как тележные колеса. «Ха! — ухмыльнулось чудище. — Ты что думал, мы разные люди?» Потом великан сунул руку в кипящий котел, вынул оттуда младенца (в котором спящий узнал своего малютку сына) и проглотил.
В общем, сны неаполитанцев были весьма любопытны, но малосодержательны для Стренджа.
На следующее утро, около десяти часов, лорд Веллингтон си-дел за самодельным столом у алтаря разрушенной церкви. Подняв голову, его светлость увидел входящего в церковь мага.
— Ну что? — спросил он.
Стрендж вздохнул.
— Где сержант Нэш? Нужно, чтобы он доставил сюда тела мертвых неаполитанцев. С вашего разрешения, милорд, я постараюсь испытать один магический прием, о котором мне доводилось только слышать[73].
По ставке тут же распространилось известие, что маг собирается сделать что-то с мертвыми неаполитанцами. Флорес-де-Авила — небольшой поселок, насчитывающий едва ли сотню домов. Вчерашний вечер оказался слишком скучным для целой армии молодых людей, которые только что одержали великую победу и надеялись ее отпраздновать. Теперь они рассчитывали, что хоть опыт Стренджа их позабавит. Поглазеть на представление собралось несколько десятков любопытных.
Возле церкви была небольшая каменная терраса с видом на узкую долину и белеющие вдалеке на горизонте высокие горы. Склоны холмов укрывали зеленые ковры виноградников. Сержант Нэш и его люди принесли из колокольни семнадцать трупов и усадили их вдоль стены на краю террасы.
Стрендж прошел вдоль покойников, поочередно оглядывая каждого.
— Я, кажется, говорил вам, — обратился он к сержанту Нэшу, — чтобы трупы не трогали.
Сержант Нэш сделал возмущенную мину.
— Уверен, сэр, что никто из наших ребят и пальцем их не коснулся. Но, ваша светлость, — воззвал он к лорду Веллингтону, — испанские партизаны не пропустили ни одного трупа на поле. — Далее последовал короткий экскурс в особенности испанского национального характера. По словам сержанта Нэша выходило, что за этими испанцами не усмотришь: на ходу подметки режут.
Лорд Веллингтон нетерпеливо махнул рукой, приказывая сержанту замолчать.
— Не вижу, чтобы они были сильно изуродованы, — сказал он Стренджу. — А это важно?
Волшебник, нахмурясь, пробормотал, что может и нет, но ему все равно нужно на них взглянуть.
И впрямь, раны неаполитанцев были получены в бою, однако всех раздели догола, а некоторым отрубили пальцы, чтобы снять кольца. Красоту одного молодого солдата портило отсутствие зубов (их вырывали, чтобы делать вставные) и волос (они шли на парики).
Стрендж попросил принести ему острый нож и чистые бинты. Когда требуемое доставили, волшебник снял сюртук, закатал рукава рубашки и начал бормотать что-то на латыни. Потом он сделал длинный глубокий надрез на руке и принялся брызгать кровью на головы трупов, стараясь, чтобы попалр на глаза, ноздри, язык. Через некоторое время один мертвец зашевелился и поднялся. Из горла его вырвался страшный хрипящий звук, как будто высохшие легкие наполнились воздухом, а руки и ноги задрожали так, что некоторые из зрителей попятились в страхе. Один за другим трупы ожили и заговорили на странном гортанном языке, содержащем куда больше пронзительных вскриков, чем любое известное наречие.
Даже Веллингтон немного побледнел. Только Стрендж оставался с виду совершенно бесстрастен.
