— Значит-ца, знавал я тебе Степка еще мальцом и уже тогда ты больно рассудительным был не по годам, — хмуро заговорил тот держа крестик в руке. — Правильно ты готаришь. Все верно! Нет никакой вины на малых робятах! Все творится от злобы нашей… С тобой я Степан, — он с вызовом посмотрел на пришедшего вместе с ним и бросил крестик в «красный угол» избы.
Лоб первого прорезали глубокие морщины, придававшие ему вид библейского старца.
— Что буркала на меня выкатили?
— А ты с кем? — выдавил из себя Степан, буравя того тяжелым взглядом.
— Креста на мне уж, почитай, годов с десяток как нет, — усмехнулся тот. — Что панове делать-то будем?
Все трое уже давно знали друг друга. Родственные связи настолько густо переплелись между ними, что не всегда можно было определить, кто и кому приходится шурином, дядькой или еще кем. В таком кругу были не принято скрывать что-либо друг от друга.
— Стёпка, — начал самый старый, поглаживая густую бороду. — Кажись, германец надолго пришел. Вона с такой силищей прет, что аж жуть берет… Козьма рассказывал, на станции кажный день горынычи дымят. Вагоны полны… Чего только там нет — и людишки, и танки, и пушки.
Остальные угрюмо слушали, но в их глазах читалось полное согласие с говорившим.
— Чую, москали не осилят. Раздавят их германец, а заодно и нас, — продолжил он неторопливо рассуждать. — Думать что-то надо.
— Можа пронесет? — подняв голову, с надеждой спросил тот что помоложе. — Сколько таких было? И эти пройдут! Ну пограбят, девок потискают и уйдут к себе…
Старик, недовольный тем, что его прервали, зло рассмеялся.
— Смотрю Гриня, волос то седой, а ума тебе это не прибавило. Посмотри-ка, что кругом твориться. Глазенки, разуй! Москали, вон, за цельный год столько не сделали, сколько германец начудил!
— Как же уйдут… — прохрипел Степан, до боли сжимая ладони в огромные как колотушки кулаки. — Сначала тех, кто поздоровей забирали… Теперича вон до робятишек добрались. Говорят, школу с усиленным питанием хотят открыть… Нет! Эти не уйдут! Вот куда они метят, — разжавшись, его ладонь с силой ударила по шее. — Вот куда яро повесить метят, курвы! Дядько Апанас верно сказал, думать крепко надо иначе все…
Хозяйка, уже отошедшая от того зрелища, свидетелем которого недавно была, неслышной тенью скользнула за их спинам. На столе появились небольшая бутыль с мутным содержимым и несколько мисок с закуской.
— Я вот что панове сказать хочу, — вновь заговорил старик, как-то странно глядя на хозяина. — Разговоры тут Степка разные ходют про деревеньку вашу, да про Таньку…, - едва слова были произнесены, как рука Степана, державшая граненный стакан, дрогнула и его содержимое чуть не пролилось на стол. — Ты бы нам все рассказал, а то непонятно мне это.
Второй тоже не выдержал:
— Брешут люди?
Тяжелый табурет, сколоченный из крупных брусков, неприятно скрипнул под заерзавшей тушей.
— Расскажу я вам, панове, все как было, — стакан самогонки, наконец-то, был употреблен по назначению. — А уж вам потом решать, как и да что…Случилось это в аккурат на начало июля. Германец как раз пер тут, — он шумно вздохнул; видно было как рассказ тяжело дается ему. — Сельцо наше близ тракта лежало. Там постоянно шумно было — то везут что-то, то солдаты пылят…
Танька, внучка моя, кажное воскресенье бабку свою проведать ходит… Знаете чай ее — Мидениха это, — услышав имя старухи, известной всей округе своей непростой репутацией, гости переглянулись. — Бабкой она ее кличет, хотя на самом деле прабабка это ее… Прибежала он в тот день в синяках вся, а сама ни слова единого сказать не может. Икает только, как оглашенная! Когда отпоили мы ее, то начала говорить, — Степан сделал паузу и кивнул на пустые стаканы, про которые общество совсем забыло, с головой окунувшись в таинственный рассказ. — Ну, панове, чтобы семьи наши по человечески жили, — когда посуда опустела, он продолжил. — Сказало она, что германцы ссильничать ее хотели, да лес оборонил ее. Думали мы, девка умом тронулась, раз всякий бред несет, — гости его слушали завороженно. — Панове, не все здесь знают… Село ведь наше пожег германец, людей вон осталось по пальцам пересчитать можно… Ходили мы ведь тогда в лес, дубу поклониться, за внучка единственную спасибо сказать.
Старик что-то знал про это, и это ясно читалось на его лице. А вот его сосед был просто ошарашен…
— Люди бают, лес сам девку обнял ветками, — не выдержал он, выдавая свою частичную осведомленность. — Верно ли?
— Обнял нашу кровиночку, — первый раз за весь вечер улыбка тронула губы Степана. — Ветки откуда-то снизу вытянул махонькие-махонькие, словно тростинки и обнял ее. Она рада была. Прижалась… Он по волосам ее гладит, дитю радуется, — его голос немного оттаял, когда он стал рассказывать про внучку. — Танька сказала, что говорил он с ней. Сам не слышал, врать не буду! Вот такие дела, панове.
— Вот, сродственнички, и ответ на наши мольбы, — с кряхтением пробормотал Апанас. — Мыслю я так, одним нам меж двух силищ не жить. Время сейчас такое, или германец нас задавит или москаль учить жить начнет… Нам, конечно, все едино помирать скоро, но о семьях подумать треба… Надо на поклон идти. Вот.
Второй мужик, судя по глазам еще не отошедший от рассказа, недоуменно спросил:
— На поклон? К кому, к немцу или к москалям, дядька Апанас?
Тот отмахнулся от него, как навязчивого насекомого, и посмотрел на Степана.
— За кровинушек своих, я хоть с жидом или самим чертом поручкаюсь, — негромко проговорил тот, выдерживая взгляд старика.
— Тогда, Степка, решено. Только треба Милениху позвать… Разное про нее говорят. Пусть лучше с нами будет, рядом. Глядишь и сподобиться, что помочь или подсказать. Это Степан, больше твоя родня, значит тебе и гутарить с ней… Вечор идти надо, если хотим в лесу прятаться.
Глава 68
Отступление 10.
Реальная история.
Цитата / стенограмма речи Адольфа Гитлера от 15 июля 1940 г.
«Нашим интересам удовлетворяло бы в полной мере такая ситуация, при которой каждое село, каждая крошечная деревушка имела бы свою собственную отличную от других секту, где развивались бы свои особые представления о Боге, а лучше о Богах. Даже если в этом случае в отдельных деревнях возникнут шаманские культы, подобно негритянским или американским или индейским, то мы могли бы этому только аплодировать, ибо это лишь увеличило бы количество обстоятельств, дробящих русское национальное пространство на мелкие совершенно автономные единицы».
Цитата / циркуляр Рейхсминистерства восточных земель «О понимании церковных вопросов в занятых областях Советского Союза».
«На сегодняшний момент (1 июля 1941 г.) перед нами стоят три основных задачи:
— поддержка развития религиозного движения (как враждебного большевизму);
— дробление его на отдельные течения во избежание возможной консолидации «руководящих элементов» для борьбы против Германии;
— использование церковных организаций для помощи немецкой администрации на оккупированных территориях».
Цитата / директива Главного управления имперской безопасности от 10 июля 1941 г.
«Среди части населения бывшего Советского Союза, освобожденной от большевистского ига, замечается сильное стремление к возврату под власть церкви или церквей, что особенно относится к старшему поколению… На отдельных территориях зафиксирована активизация различного рода сект, прямо или косвенно противопоставляющих себя христианству — богоборчество, хлысты, бесоповцы, керны».
Цитата / стенограмма речи имперского комиссара Украины от 12 августа 1941 г.
«На Украине, точно так же, как и в Германии, каждый может верить по-своему. Нами допускаются любая религия и любое церковное направление, если они лояльны к германской администрации… Разногласия церковных направлений между собой, а именно в религиозных вопросах, нас не интересуют. Мы желаем только, чтобы полемика по этим вопросам не распространялась среди мирских масс, потому что она может нарушить гармонию, необходимую для общего строительства».
