В своем медленном наступлении Баторий захватил Опочку, Красный Городец, Остров, двадцать шестого августа поляки вышли к Пскову, медленно охватывая его с трех сторон, начали разбивать лагерь. Воевода Иван Шуйский, дождавшись, пока захватчики соберутся в своих стойбищах числом поболее, приказал открыть огонь. Слитно жахнули «Барс» и «Трескотуха», чугунные ядра чиркнули по вечернему воздуху и заскакали между кострами и привязями, сминая тела, отрывая руки и головы, оставляя в пологах палаток аккуратные круглые дырочки. Среди поляков поднялся крик, заметались люди — пушки рявкнули снова, собрав жатву еще из десятка захватчиков и наглядно доказывая, что новенькие русские пищали умеют бить втрое дальше самых лучших немецких пушек.
Большая часть польского воинства просто кинулись в бегство, хотя многие и подхватили свои сумки и подстилки. Ночевать под вражеским огнем не хотелось никому. Вслед драпающим ляхам снова жахнули пищали, точно указывая незваным гостям путь.
Андрей наблюдал за этим со стороны Торошинского леса, под кронами которого скрывались четыре тысячи поволжских татар, что вызвались в этот раз воевать под рукою храброго и успешного воеводы Урук-бека. Князь догадывался, как отреагируют поляки на нежданный сюрприз, и оказался прав. Побежали не только те наемники, что попали под обстрел — обитатели обоих других лагерей тоже, не дожидаясь прилета ядер, кинулись подальше от псковских бойниц. И часть этих наемников метнулись именно в сторону леса.
— Давай! — кивнул князь.
Урук-бек вложил в рот два пальца, протяжно и залихватски свистнул — татарская конница вылетела навстречу чужакам, отвернула вправо, пронеслась через поле, и на поляков обрушился дождь длинных граненых стрел, легко пробивающих и кольчугу, и стеганые поддоспешники. Сорок сотен всадников, четыре тысячи луков, не меньше сорока тысяч стрел после первого же наскока. И хотя в цель попадало не больше одной стрелы из ста, а в ближних беглецов угодило по три-четыре стрелы в каждого, ряды поляков мгновенно и очень заметно поредели. Беглецы, не ждавшие подобной шутки, только взвыли и шарахнулись на север — к лагерю, украшенному королевским знаменем и королевской же палаткой и широко раскинутыми пологами. Татары немного выждали и вернулись в поле — добивать раненых и собирать первую добычу.
— Ну вот, сотни три положили, — сделал примерную прикидку князь Сакульский. — Можно считать, ко Пскову приходили уже не зря. Жаль только, второй раз поляки так не попадутся.
Дождавшись ночи, воины османского пса пробрались в брошенные лагеря и вынесли оттуда оставленное под обстрелом добро. Однако неудачный вечер был не самой большой проблемой для Батория и его наемников. Невероятная для европейцев дальнобойность русских пушек означала, что создать сплошное кольцо блокады вокруг Пскова у них не получится: для круга радиусом в версту не хватит даже стотысячной армии, которую османскому рабу удалось собрать на этот раз. Укрепления и лагеря, поставленные ближе, — будут разбиты ядрами. Поставленные дальше — окажутся слишком далеко друг от друга. Десятитысячные полки будут стоять в паре верст один от другого — между ними можно безопасно целые табуны прогнать. Если отдельные заслоны размещать почаще, сделав число каждого меньше двух-трех тысяч — они будут регулярно громиться подвижными татарскими отрядами, которые уже успели продемонстрировать свою удаль. Да еще сапы — теперь, получалось, начинать их надобно за версту от города, и копать, копать, копать. Ближе нельзя — горожане станут бить по артиллеристам и прочей обслуге при каждой попытке поднести припасы или протащить мортиры.
Наутро стало ясно, что поляки смирились: они встали одним большим лагерем напротив Великих ворот. Правда, часть своих сил османский пес все же отставил в сторону, переведя за реку, — видимо, с польской стороны нападения русских отрядов он особо не опасался. Однако же и идти на штурм через широкую полноводную реку для осаждающих тоже было сложновато. Тем не менее часть своих пушек Баторий поставил именно туда, за Великую, и его пушкари принялись зарываться в землю.
Земляные работы начались и от Смоленской дороги, с юга: осаждающие вели широкую, в три шага, извилистую траншею в человеческий рост глубиной, да еще и землю выбрасывали в сторону города, ограничивая псковичам обзор. Тогда же поляки начали рассылать отряды фуражиров.
Князь Сакульский тоже распустил поволжских татар на охоту, оставив при себе в лесной чаще всего три отборные сотни.
За семь дней поляки смогли дорыться почти до самого крепостного рва и открыли частый огонь по Покровской угловой башне и Свиным воротам. От хлестких ударов чугунными ядрами почти в упор камень крошился, трескался и отлетал крупными кусками. Одновременно османцы ринулись вперед с фашинами и мешками, засыпая ров. Защитники вели по ним ураганный огонь из пищалей и луков, пушки пытались разрушить земляные сапы. Но первыми не выдержали башни — их внешние стены в первый же день почти одновременно начали оседать и осыпаться наружу. Польский лагерь ответил ликованием, радостными воплями. Все торопливо вооружались и надевали доспехи. Однако восторг оказался преждевременным: стены сыпались, но не так быстро, как хотелось бы завоевателям.
Османский наместник приказал стрелять всю ночь в свете факелов, доведя проломы до уровня земли, и наутро венгры и польская шляхта ринулись в атаку. Под ожесточенным обстрелом по фашинам они перебежали ров, ринулись в проломы и захлестнули башни вместе с их немногочисленными защитниками. Что происходило внутри, от леса было не разглядеть, но не прошло и часа, как на обеих башнях взвились польские знамена, а захватчики открыли сверху огонь по городу. Казалось, участь Пскова предрешена: часть стены с двумя башнями в руках врага, все новые и новые толпы схизматиков и басурман бегут через ров к ним на подмогу, как вдруг…
Из недр Свиной башни вырвалось облако белого дыма — и камни вперемешку с людьми взметнулись ввысь, полетели в стороны. Тут же запели трубы, и русские воины, перейдя во встречную атаку, перемахнули ров, ворвались во вражеские сапы и перебили ошалевших от грохота и неожиданности немецких пушкарей.
Стрельцы и боярские дети ринулись по траншеям дальше, рубя и коля всех, кто оказывался на пути. Следом за ними через ров перебрались горожане с веревками: они обвязывали пушки и волокли их в город. Причем среди этих отважных людей были даже женщины.
В траншеях началась сеча, защитники Пскова попятились, уступая напору многочисленных наемников, и вскоре покинули сапы, уйдя обратно в крепость. Преследователей отогнали пулями стрельцы, засевшие среди обломков разрушенной стены.
