Мотылек плелся сзади.
Храп его летел далеко,
Будто грохотала река,
Крушащая толстый лед;
Храп его далеко летел,
Будто гром вдалеке гремел.
Кто видал, как спит Нюргун Боотур,
Наверняка подумал бы тот,
Что так безмятежно способен спать
Только рожденный стать
Великим богатырем.
«Нюргун Боотур Стремительный»
1
Гости в дом, радость в дом!
— Встречай гостей, хозяин!
Кого там нелегкая принесла?
— Эй, хозяин! Прячешься?
Только гостей мне сейчас не хватало!
«Закон есть закон, — с небес уведомил мой бдительный папа. — Сам умирай, а гостя встречай!» С папой разве поспоришь? Я набросил на плечи доху и выбрался за порог. Мир полыхнул солнцем, сверкающей коркой наста, снегом под ногами. Утонув в сиянии, я сперва решил, что у меня двоится в глазах. Моргнул, вытер слезы рукавом. Нет, не двоится. Кони разные, и дело не в масти: серый со стальным отливом жеребец — перекованный, а гнедой — нет. Я после Кузни перекованных сходу отличаю: людей, лошадей, облака, арангасы. Вон, всадники тоже разные, хоть и похожи, как близнецы.
Близнецы и есть.
— Юрюн!
— Да расширится твоя голова!
— Да будет стремителен твой полет!
— Гости в дом, — я вспомнил Уота, веселого адьярая, — радость в дом!
— Это мы! Мы — твоя радость!
— Как доехали?
— Хорошо доехали, — с важностью ответствовал Зайчик.
Я чуть не расхохотался. Зайчик? Орел! Грудь выпятил, нос задрал, из ноздрей пламя пышет! Белый Владыка в гости пожаловал!
— Даже слишком хорошо, — ворчливо добавил Кюн.
Он сдулся, усох. Хорошо — для него значит плохо. Небось, надеялся — нападет кто по дороге, выпадет случай удаль боотурскую проявить.
— Отличный дом, — вмешалась Жаворонок. — Совсем как наш.
— Совсем, да не совсем.
— Лучше нашего? Лучше, да?! Чем?!
Я отмахнулся: Жаворонку обидеться — что рябчику вспорхнуть.
Оленья доха с опушкой из седого бобра — две дохи. Штаны из плотной ровдуги — две пары штанов. Сапоги с узором по шву — две пары сапог. Шапки, пояса. Подловить хотят? Надеются, что путать их начну? Ладно, чем бы дитя ни тешилось…
Близнецы спешились. Я взял коней под уздцы, повел в обход дома. Конюшня, где скучал Мотылек, вылупилась из того же яйца, что и главное жилище. Слуг у нас нет, но так даже лучше. Когда сам хозяин о гостях заботится — уважение выше горных вершин!
Меня по пятам преследовали хор, ор и языков чесание:
— А мы знаем, ты за братом ездил!
— А мы знаем, тебе мастер Кытай дом сковал!
— Тут сверкало!
— Грохотало!
— Как солнце ночью!
— Как гроза зимой!
— От нас видно было!
— И слышно!
— Мы всё про тебя знаем!
— Нас забыл…
— Бросил!
— Носу не кажешь!
— С этим твоим братом!
— Вот мы и решили тебя проведать…
— Злюка! Весточки от него не дождешься…
— А отец? — перебил я болтунов.
Кюн насупился:
— А что — отец?
— Отец знает?
— Знает, знает, — поспешила заверить меня Жаворонок.
— Разрешил? Отпустил?
— Ага!
Кюн сердито сопел. Врать он умел не лучше моего.
— Ладно, пошли в дом. Айталын стол накроет.
— Айталын? — Жаворонок сделалась сама не своя. — Твоя сестра?
— Сестра.
— Она тоже здесь?
Я засмеялся:
— А говорили, всё знаете. Здесь она, здесь.
— Зачем она здесь?
— Хозяйство ведет. Дом без хозяйки — конь без седла.
— Хозяйки разные бывают! Одна — седло, другая — горб на спине! Меня мама всему научила! И еду готовить, и шить, и стирать, и в доме прибираться…
Я с удивлением воззрился на Жаворонка. Сказать по правде, я не мог припомнить, чтобы попрыгунью Туярыму интересовали стряпня или рукоделье. Вот на коне скакать или ножи бросать — сколько угодно! Что это с ней? Не выспалась?
— Айталын справляется.
— Сейчас и поглядим…
Выходить к гостям Айталын не пожелала. Кивнула — все сделаю! — и скрылась на кухне. Переживает сестренка. Нюргун спит без просыпу, который день спит, а она смурная бродит, язык проглотила. Пробовал расшевелить — куда там! Дураком не обзывается, швыряться ложками-шишками вообще забыла. Плохо дело. Одна надежда: Нюргун оклемается, и Айталын оттает.
— Где твой брат?
Кюн по-боотурски раскорячился на лавке. «Каков, мол, я? — читалось на лице парня. — Поперек себя шире!»
— Спит.
— Хык-гыгык! День на дворе, а он дрыхнет?
— Не дрыхнет. Просто спит.
— У тебя гости, а ему и дела нет? Хорош братец!
— Болеет он.
— Арт-татай! — взвился Зайчик. Казалось, ему в задницу нож воткнули. — Болеет он! Нюргун-боотур, Нюргун-силач! Нюргун-здоровила, Самый Лучший Нюргун! А как гости в дом — слег, бедняжка!
Жаворонок прыснула в ладошку. То ли одобряла Кюновы насмешки, то ли над Кюном потешалась. Женщины, они умеют. Даже если они еще девчонки, как Жаворонок.
Я им не врал. Просто не говорил всего. Я понятия не имел, что с Нюргуном. Лося он пришиб, сопку в щебень раскатал, теперь спит. День спит, два спит, три спит. Храпит, носом свистит, с боку на бок ворочается. Мы с Айталын и звали его, и по щекам хлопали, и водой обливали. Можжевельником окуривали, сестра заговоры пела, какие знала.
Нет, спит. Не просыпается.
Позвать шамана? Знахаря? Съездить за Умсур? Я боялся оставить Нюргуна на младшую сестру. Вдруг он умрет, пока я ездить буду? Или хуже того, проснется и начнет буянить? Нас он вроде любит, только со сна поди разберись: кого ты любишь, как любишь! Я весь извелся. Ехать? Не ехать? И так дело дрянь, и так дрянь дело. А тут еще гости с расспросами…
Жаворонок провела ладонью по столу. Уставилась на собственные пальцы, сморщила носик. Пальцы остались чистыми, но Жаворонок все равно была недовольна. Что это на нее нашло?
— Может, он и не боотур? А, Юрюн? — гнул свое Зайчик. — Может, он слабак? Может, ты его просто выгораживаешь? По-братски?
— Усохни, — велел я голосом дяди Сарына.
И попал в больное место.
— Врешь ты все, Юрюн! — Кюн вскочил. — Врешь!
— Я — вру?!
Голос дяди Сарына исчез из моей глотки. Вернулся мой прежний голос, и я с ним не совладал. Юрюна Уолана назвали лжецом?! В его собственном доме?!
— А чего он прячется? — Зайчик чуточку вырос. — Боится?
