Словно в ответ на его мысли сверху что-то шевельнулось. Беззвучно выругавшись, воин нырнул за большой камень и осторожно высунул из-за него глазной стебель, пытаясь разглядеть источник шума. Животное? Или самец омало? Теперь сыпавший с неба густой снег мешал ему.
— Ну ладно, посмотрим, кому эта встреча доставит больше неприятностей, — прошептал ветеран, крепче сжимая копье, достаточно длинное и острое, чтобы даже кронг призадумался, бросаться ли в атаку.
Расширившись, будто приветствуя Хогрэма, Джуксал метнулся под прикрытие другого валуна. Выставил наружу глазной стебель… и опять практически ничего не смог разглядеть. Будь там самец омало, он уже поднял бы тревогу. Зверь?
Сквозь бормотание ветра Джуксал услышал звук, который никакой зверь издавать не мог: СТУК-СТУК-СТУК. Молоток стучал о камень. Стало быть, все же самец и, судя по всему, даже не догадывается, что где-то поблизости от него находится скармерский воин.
Джуксал устремился вперед, тихо, как крадущийся к бегунку зосид.
* * *
Руставели нервно оглянулся через плечо, входя в рубку «Циолковского». Он имел с десяток законных причин, чтобы прийти сюда днем. Ворошилов, как всегда, работал в своей лаборатории в дальнем конце корабля и плевал на весь окружающий мир. И все же Руставели нервничал.
— Штирлиц из меня плохой, — пробормотал он по-грузински, прислушиваясь к учащенному биению своего сердца. Лишняя осторожность не помешает — золотое правило преступника. Может, и преступника, но не предателя. Нет, не предателя.
Биолог снова оглянулся. Коридор был пуст — из лаборатории доносился еле слышный звон пробирок. Руставели включил радиопередатчик и быстро нашел нужную частоту.
— Алло, «Афина», вас вызывает «Циолковский», — тихо проговорил он, держа микрофон у самых губ. — Алло, «Афина»…
— «Афина» слушает. На связи Луиза Брэгг, — ее ответ тоже прозвучал едва слышно: Руставели вывел регулятор громкости вниз почти до отказа. Правда, магнитофон автоматически записывал разговор, но думать об этом не было времени. — Ваш вызов незапланированный, «Циолковский». Что случилось?
— Флот скармеров пересекает Каньон Йотун, вот что. С ними Олег Лопатин. Он прихватил с собой своего лучшего дружка «Калашникова», а язык, на котором говорит последний, я полагаю, вам известен… Все. Конец связи.
Рука его потянулась к выключателю передатчика и… застыла над ним. Индикатор питания погас сам по себе. Руставели заскрипел зубами. Вот же дерьмо, испортился еще раз…
И тут из коридора донесся звук шагов. Спустя секунду Ворошилов появился на пороге и застыл, привалившись плечом к косяку.
— Глупо, Шота Михайлович, — сказал он, покачав головой.
— О чем вы? — спросил Руставели, изо всех сил изображая невинное удивление и все еще надеясь вывернуться. — Проклятое радио опять подложило нам свинью. Отрубилось. Я как раз проверял передатчик…
— И для проверки связались с янки, — закончил Ворошилов.
Биолог сник.
— Мне следовало догадаться, что поломка случилась слишком уж вовремя.
— Да, следовало, — согласился химик. — Надеюсь, мне удалось вырубить сеть прежде, чем ты наболтал лишнего, но я не уверен. А ты удивил меня, Шота.
— Безмерно рад, — пробормотал Руставели, приходя в себя. — Ты шпионил за мной.
С достоинством, несколько необычным для признания подобного обвинения, Ворошилов кивнул.
— А это означает, что ты гэбэшник.
Ворошилов снова кивнул.
— Но ведь вы не станете с кем-либо делиться своим открытием, верно, Шота Михайлович? К чему? Это не относится к делу. Кем бы я ни был, я поступил бы точно так же, застукав вас у передатчика.
— Но почему? Вы ненавидите Лопатина… — выпалил Руставели, чувствуя, что вот-вот тронется. С Лопатиным-то все было ясно с самого начала — гэбэшник как гэбэшник, — но Ворошилов?..
— Лопатин — свинья, — отчеканил химик. Потом, тщательно подбирая слова, продолжил: — Но он выполняет приказы, полученные не только от полковника Толмасова, но и от всей нашей Родины. Вы не имеете права мешать ему выполнить его миссию.
— Нет? А что если его шестипалый корефан начнет палить в американцев? Юрий Иванович, миссис Левитт рисковала собой, перелетая через каньон, чтобы помочь Валере. Неужели я не могу отплатить им хотя бы тем, что предупрежу об опасности?
Ворошилов нахмурился. Выглядел он, как всегда, эдаким старательным, незлобливым тихоней. «С мотором пламенным в груди», — подумал Руставели. К сорока годам пора бы и научиться разбираться в людях. Хотя чего уж теперь…
— Лопатин и САМ, вполне вероятно, подвергнется опасности, — ответил химик. — Брэгг ушел от ответа, когда его спросили, снабжал ли он минервитян стрелковым оружием. Если бы он прямо сказал «нет», Толмасов, возможно, оставил бы Лопатина здесь. А так ему пришлось сопровождать Фралька.
— А как ты думаешь, что сказала бы Катя, если бы узнала, что ты столь доблестно прервал связь? — спросил Руставели. — Как ты считаешь? — До сего момента он никогда не задумывался о том, что у сотрудника КГБ могут быть какие-то чувства, что гэбэшник может любить, страдать… Или, как все нормальные люди, приходить после работы домой к жене и детям и, плюхнувшись в кресло, жалобно сообщать супруге о том, какой тяжелый сегодня выдался денек.
Но Ворошилов… Может, он и ОТТУДА, но парень совсем неплохой. И — на этот счет Руставели мог заключить любое пари — действительно любит Катю Захарову. Очень любит.
— Не знаю, — ответил химик после долгого молчания. Он был явно расстроен. Затем кивнул на умолкший передатчик — В любом случае, говорить об этом сейчас слишком поздно.
Ворошилов круто развернулся и ушел в лабораторию, к своим пробиркам, анализам… » И к магнитофону с секретным переключателем», — про себя добавил Руставели.
— Дерьмо! — громко сказал грузин и что есть силы треснул по спинке кресла, но боли не ощутил: оно было обито поролоном. — Дерьмо!
* * *
Стук, стук, стук. Фрэнк опустился на колени, так, чтобы можно было работать геологическим молотком с большей точностью и аккуратностью. На такой мелкозернистый конгломерат он наткнулся впервые и собирал образцы с особым старанием.
Колени мерзли даже в утепленных штанах. Фрэнк вздохнул. Как же его задрал этот чертов холод! Уроженец Лос-Анджелеса, проживший там тридцать пять лет, он не имел опыта жизни в холодильнике. А когда на отборочной комиссии его спросили об отношении к морозному климату, Фрэнк, честными глазами глядя в лицо пожилому профессору, соврал, что на холод ему плевать. Профессора ответ удовлетворил.
Пэт тоже была родом из Калифорнии, но к минервитянской холодрыге относилась вполне нормально. По крайней мере, Фрэнку так казалось. Последнее время он частенько задавался вопросом, насколько вообще Пэт свойственна скрытность. Занимаясь с женой сексом, он иногда испытывал странные, не самые приятные ощущения, какую-то неуверенность, что ли… И это после стольких лет совместной жизни! Ладно, все как-нибудь перетрясется.
