Крысолов повернулся и побежал, выкрикивая:
— Воина! Пошлите воина! Воина пошлите!
— А вот он я! — воскликнул Жильбер и бросился под ноги Быку отточенным броском.
Монстр изогнулся в воздухе, словно большая волна, готовая ударить о берег, рыча при этом так, как гремит земля при землетрясении. Я дрожал и надеялся, что все-таки от Жильбера хоть что-то останется...
Так или иначе, сквайр дал нам время, и я успел кое-что вспомнить, но меня опередил Фриссон.
Раз Зевс, от тоски изнывая,
Боролся с атакой зевоты,
С высот Олимпийских взирая
На дальнего мира красоты.
Случайно свой взгляд обратил он
К далекой стране Финикии,
И мигом о скуке забыл он,
Европу увидев впервые.
Не смог он в нее не влюбиться,
И тут же в Быка обратился,
И в стадо отца той девицы
Он в бычьем обличье внедрился.
Какая для взора отрада!
Какая могучая сила!
Практически с первого взгляда
Европа Быка полюбила.
Сначала не мог он открыться,
Скрывая с трудом восхищенье,
Глядел и глядел на девицу,
На все ее телодвиженья...
Вдруг что-то замерцало в самой середине круга, замерцало и обрело форму... там возникла высокая чувственная женщина, одетая всего-навсего в тончайший хитон. Ее светлые волосы были собраны в пучок, прекрасное лицо отражало полнейшую невинность. Женщина повернулась и побежала прочь. Складки хитона развевались, и взгляду представали полные бедра цвета слоновой кости. Ну, положа руку на сердце, надо было признаться: красотка получилась несколько прозрачная, но...
Но Бык ее разглядел и тут же опрометью бросился за миражем, оглушительно рыча, а Гремлин хихикнул:
— Вы капельку ошиблись — эта женщина ему не по вкусу.
И тут иллюзорная дама исчезла, словно ее и не было, а на ее месте появилась юная хорошенькая телочка — по коровьим меркам, стройная и весьма привлекательная, чего не мог отрицать даже я. Она принялась прохаживаться между нами и Быком. Бык остановился как вкопанный. Глаза его выпучились от восторга. Телочка повернулась, игриво ударила Быка хвостом по физиономии и, покачивая бедрами, пошла в сторону от меня и моих товарищей.
Бык, совершенно завороженный, последовал за ней.
Собравшись с духом, я поспешил к Жильберу, но сквайр, на счастье, уже очухался и даже ухитрился сесть. Я облегченно вздохнул:
— Ты в порядке? Все «о'кей»?
Жильбер хмуро глянул на меня.
— Что это значит «о'кей»?
— Ну... в данном случае — «здоров».
— Тогда да. — Жильбер ухватился за мою руку и, подтянувшись, встал на ноги. — Готов к новому бою. Где наш враг?
На этот вопрос нам ответил сотрясающий стены рев. Мы повернули головы в ту сторону, откуда он доносился, и увидели, что Быку удалось-таки настигнуть телочку. А она возьми и превратись в испанского боевого быка. Испанец нагнул голову к самой земле и угрожающе бил копытом. Полубык-получеловек издал рев возмущения и в ярости бросился на врага.
Как уж это вышло, непонятно, но он промахнулся.
И опять же непонятно как, но испанский бычара вдруг снова обернулся телочкой, и телочка, кокетливо мыча, затопала прочь. Бык, взволнованный в высшей степени, взревел — на сей раз от страсти — и помчался за нею.
И я понял, как нам можно спастись.
— Быстрее! — крикнул я. — Пока он ничего не соображает!
— Слушаюсь и повинуюсь, — кивнул Жильбер и уже был готов броситься за Быком...
— Да нет, не то! — в отчаянии завопил я, но было поздно.
На этот раз сквайр совершил более удачный бросок. Он сгруппировался и приземлился прямо под ногами Быка, мгновенно подпрыгнул и, обхватив колени чудища, изо всех сил рванул их вверх. Бык оскорбление взревел, в полете перевернулся, но Жильбер, заметив это, ухватил того за копыта и как шарахнет об пол! Даже стены задрожали. А Фриссон уже сорвал с ноги деревянный башмак, погнулся и, размахнувшись, нанес удар. «Кр-р-р-рак!» — дерево треснуло, ударившись о кость, одновременно раздался отчаянный вопль. Я вздрогнул: хотелось думать, что Бык мертв. Интересно, потребует ли Фриссон новый башмак?
Но Бык только скорчился, потом приподнялся, согнулся в пояснице и снова тяжело упал на землю. Поднял голову, тупо посмотрел перед собой, вращая глазами, перевернулся на живот и подтянул ноги под себя.
— Крепкая, однако, у него башка, — констатировал Фриссон, напяливая башмак.
— Он придет в себя, и скоро, — напомнил Гремлин, оказавшийся рядом со мной. — Быстро, чародей! Сотвори чай!
— Чай? — изумленно переспросил я.
— Да-да, чай, и булочки с изюмом, и серебряный сервиз, и льняную скатерть. Быстрее! Не теряй времени!
— Но что толку от чая и...
— Ты что, не слышишь меня? Говорю тебе: я знаю этого Быка как облупленного! Твори крепкий чай, и немедленно. Потому что он уже почти очухался!
Я сдался, оставив попытки найти в словах Гремлина хоть какой-то смысл, и прочел:
Кто-то любит красное, кто-то любит белое,
Кто-то любит не вино, а мясо подгорелое.
Мне же сразу подавай
С изюмом булки, крепкий чай!
Воздух сгустился... что-то блеснуло... забелела льняная скатерть — из тех, что берут с собой на пикник... возникли чашки и блюдца, а посреди скатерти — чайник из фарфора и кости. Серебряную корзинку накрывала льняная салфетка, а на салфетке лежали аппетитнейшие булочки с изюмом, и от них шел пар! Рядом стояла еще одна корзинка — с пышками, а рядом с ней — масленка и горшочек с вареньем.
— Девушка, наливай чай! — распорядился Гремлин. Анжелика растерялась — ее попросили сделать то, к чему она и не знала, как подступиться. Однако, совладав с собой, постаралась изобразить радушную хозяйку и грациозно уселась рядом с чайником.
— Придерживай крышечку рукой, — прошептал я. Анжелика даже виду не подала, что услышала мой совет, налила чаю в чашку и проворковала:
— Какая чудная погода, не правда ли? Довольно прохладно для августа, как вам кажется? Вам с лимоном, сэр, или с молоком?
Бык поднял голову и уставился на Анжелику так, как смотрел бы на берег острова моряк, которого долго носило по волнам после кораблекрушения.
— Может быть, с сахаром? — не унималась Анжелика. — Один кусочек или два?
— Она просто потрясающе быстро все усвоила, — пробормотал я, глянув на Гремлина не без осуждения.
Маленький уродец хитро усмехнулся, поблескивая глазками.
— Вложить что-либо в чужие головы можно по-разному, чародей.
