Хотя… Вот только сейчас раскусила себя, не стремилась я их видеть, без причин, а просто так. Ну не хотела! Да, в бессознательном состоянии я звала мать, но когда приходила в себя, не могла и лица её вспомнить, не то что скучать! То был уже чужой мир, скрытый от меня непроницаемой завесой...
— Да не беременной, женой твоей они меня не узнают… — он понял. Я имела в виду не пергамент в рамочке над камином, а душу свою, а именно ею, душой, я и свыклась с ролью леди Малфой, супруги коварного лорда Люциуса Малфоя, научившейся хитрить, сумевшей привыкнуть к смерти, словно та обыденный сюжет в её жизни, и безгранично сильно желающей родить ему детей. Живых детей. Мне не так сильно хотелось дышать, как стать матерью!
— Ладно, я пойду?
— Иди, я что, запрещаю? — он потоптался немного у двери, но решил не ронять достоинства и все же ушел с видом собранным и решительным.
Не знаю, сколько прошло времени с момента нашего разговора, я даже успела задремать, но вскоре меня разбудил топот ног, обладатель которых домочадцем не являлся. Этому «не домочадцу» надоело бегать вверх— вниз, и он заорал:
— Кисси? Драко? Лорд Малфой? Вы где?! — Блейз в магический карантин еще ни разу не попадал, и потому носился весьма беспорядочно, отчего, как я слышала, два раза разминулся с домовиком и один раз с Люциусом. Наконец все они друг друга нашли неподалеку от моей двери и о чем-то горячо зашептались. Еще не раз припомню Забини его дурную идею! Удумать поместить меня в маггловский госпиталь, когда не помогли все знания мира?! Еще в первые дни ко мне применили все заклятия, которые только можно было применить, не убив! Лучшие умы размышляли над тем, как ослабить силу рунного кольца и добавить мне в кровь магии, грубо говоря, конечно. Сама проблема была почти неуловимой и неясной, потому как подобные кольца, подобные мне люди никогда не носили. И правильно делали!
Меня поместили в лондонскую Королевскую больницу в Уайтчепеле. То было большое старое здание, с вытянутыми окнами, бесконечными лабиринтами серых унылых коридоров и скрипучим паркетом на полу. Никаких чар к персоналу никто не применял, не было и торжественного заселения, а после заполнения анкеты у стойки, Люциус, одетый вполне тривиально — в строгий маггловский костюм-тройку, поздоровался с врачом и о чем-то с ним беседуя, прошел к моей палате. Никакого беспорядка, никакого проявления неприязни к тому, от кого зависишь, отсутствие суетливости в решающие моменты, выдержка и хитрость — качества слизеринца, с успехом проявленные Люциусом в тот день. Вокруг него толпами кружили симпатичные медсестры и наперебой подсказывали, где кафе, где комната отдыха, и где любит прятаться главврач, который и не думал прятаться а, подражая «истинному джентльмену», то есть моему супругу, кружил вокруг меня, очарованный не мной, было бы чем тогда очаровываться, но манерами и лестью такого «обаятельного мужчины»! Деньги тоже сыграли свою роль, не мог муж обойтись без демонстрации своего благосостояния, но все же в первую очередь людей сражала наповал его внутренняя сила. Сложно было противиться холодным серым глазам, будто приказывающим тебе, как поступать!
Старался расположить к себе начальство супруг не зря. Да, мое тело отказывалось работать и происхождение у него маггловское, но вот суть все же магическая! Оно, мое тело, поломало почти все аппараты, которые поломке подлежали! Иглы не желали вводиться, медсестры отказывались со мной возиться, крестясь, прежде чем войти в палату, а страховой агент, одутловатый пожилой человек с блестящей, словно надраенный чайник, лысиной, весь день прикидывался санитаром и забегал раз пять, не в силах поверить россказням, что дрожащая от боли худая женщина на кровати смогла вывести из строя два томографа производства уважаемой компании Philips!
Диагноз мне, конечно, поставили, но уверена, методом выбора оного из справочника и тыканием пальца в первую открывшуюся страницу. Ну или во вторую.
— Кардиомапатия! — громко возвестил мой доктор и расплылся в счастливой улыбке. Коллеги ему чуть не зааплодировали, настолько удачным всем показался такой выбор моего заболевания.
Уже вечером, отправив домой Люциуса, прекратившего скрывать, наконец, свою растерянность и отчаяние и, приложив к его выдворению из палаты последние силы, так он не хотел уходить, я закрыла глаза и приготовилась к худшему. То есть, я была готова, трудно быть оптимистом, когда знаешь слишком многое, но принять свою смерть — возможно, а вот умереть, унеся с собой жизни собственных детей — нет.
«Эх, Нарцисса, какой же ты дар вот так запросто отвергла…» — подумала я и провалилась в черный омут, то ли обморок, то ли что похуже…
В мою ногу кто-то больно ткнул пальцем с довольно острым ногтем. Никаких «Ай» и «Ой» я не произнесла, губы не слушались и пересохли, а в горле все будто горело. Огонь в душе, огонь в теле, огонь везде! Зачем просыпаться? За что такие муки? Ну, тут я лукавлю, я знала за что. Знала, знаю и всегда буду знать. И что вот так гореть мне обязательно когда-нибудь придется — тоже догадывалась, каждый раз вспоминая Полумну и её ужасную кончину.
Меня снова кто-то потревожил, но на этот в меня не просто ткнули, в меня вонзили ногти, да не один, а целых пять!
Открыв глаза, я поспешила их закрыть. О чем я могу разговаривать с Беллатрикс Лестрейндж перед смертью? Исповедаться ей, что ли? Или это она пришла ко мне с аналогичной целью?! Чтоб уж исключительно на том свете прознали о её делишках, о которых на этом никому не известно? И есть ли такие вообще? Публично убивать и мучить — её жизненное кредо.
«Только не она, ну пожалуйста!» — просила я неизвестно кого.
— Живая? — с явным сомнением в голосе поинтересовалась моя посетительница и в задумчивости почесала своим острым когтем подбородок. Я уже тоже начала сомневаться, но рукой шевельнула, обозначив свою слабую жизнеспособность. — А говорить можешь?
— Может еще сплясать…— просипела я с таким трудом, будто вечность не разговаривала.
— Юморишь? Да уж, Грейнджер ты теперь никудышная… — в той грязи, в которой я оказалась, оставалось только юморить, и не обращать внимания на то, что она, грязь, стала частью меня. Чтобы она стала еще и частью моей смерти? Нет, Белла, не буду я перед тобой плакать, уж извини.
— Ты зачем пришла?
— Я? — она вытаращила на меня удивленные глаза.
— Ну зачем я здесь, всем известно, Белла! — меня начал душить кашель и женщина машинально протянула руку к графину с водой, вспомнив, что она еще и человек, но тут же одернула, как от огня, побоявшись такого необычного проявления своей насквозь гнилой личности.
