— Восточная школа? А если это ещё одно проклятие? Я мог заполучить его при осаде Кафьота — тогда все чувствовали, что вокруг творится что-то дурное, черное. Нам не объясняли, что происходит, но потом стали относиться как к прокажённым. Вдруг это оно?
Мисс Брэннстоун с сомнением покачала головой.
— Два проклятия на одном носителе? Очень сомнительно. Обычно одни чары на другие не накладываются. Хотя, могли и наложиться, слишком уж у них разная природа… Ладно, закрывай глаза, поищем ещё. Только прошу тебя, на этот раз дыши нормально, а то мне кажется, что ты умер.
— Он всегда так цепенеет, если боится, — вставила мисс Фессенден со знанием дела. — Жаль, боится не того, что следовало бы. Не обращайте внимания, Агата, я за ним слежу, — он почувствовал тонкие, но сильные пальцы на своём пульсе. — А говорить опять нельзя? — голос Эмили прозвучал жалобно, похоже, недавнее молчание далось ей нелегко.
— Теперь уже можно, — милостиво разрешила ведьма. — Только немного и по существу.
— Слушаюсь, мэм! — Эмили взяла под несуществующий козырёк.
Веттели решил так: раз ей можно разговаривать, значит, ему можно подглядывать.
— Конечно, можно, — согласилась Агата, не дожидаясь вопроса. — Мог бы и в первый раз смотреть. Просто бояться с закрытыми глазами легче.
— Я не боюсь, — сообщил он хрипло, — я привык.
Эмили успокаивающе погладила его по щеке.
Сначала было даже интересно.
Кровь у него больше брать не стали, осталась в пипетке от первого раза. Тринадцать красных капель упали и расплылись по дну небольшой прозрачной ёмкости — Веттели сперва показалось, будто это вазочка для варенья, но присмотрелся, и понял, что сделана она из слишком толстого стекла, обычная посуда такой не бывает.
А ведьма тем временем смешала кровь с водой из серебряного кувшина, поставила на огонёк спиртовки. Кипение началось удивительно быстро — и трёх минут не прошло. Жидкость бурлила и пенилась, а ведьма, сосредоточенно бормоча под нос что-то древнекельтское, добавляла в неё всё новые и новые компоненты. И с каждой каплей, с каждой щепоткой вещества зелье меняло цвет и воняло всё отвратительнее, Веттели начало подташнивать.
Совсем худо стало, когда из чаши, до краёв полной чёрным варевом, повалил густой чёрный пар, повис облаком под потолком. Лунные шарики испуганно сбились в кучку, свет их сделался красным, того оттенка, что бывает у солнца, просвечивающего сквозь дым пожарища. А облако всё росло, густело, выпускало из себя длинные отростки-щупальца, явно вознамерившись дотянуться ими до Веттели. Тот испуганно вжался в подушку.
— Ничего, так и в первый раз было, только воняло меньше, — шепнула Эмили, поймав его панический взгляд. Она как всегда держалась очень спокойно, но была бледнее обычного и не отпускала его руки.
— Это из-за каркадановой мочи, — сочла нужным пояснить мисс Брэннстоун. — Колдовство-то восточное, пришлось добавить, уж потерпите, — голос её, ровный, домашний, ужасно не вязался с изменившимся почти до неузнаваемости лицом.
Веттели уже приходилось наблюдать, как ведьмы творят свои чары, и всякий раз он удивлялся их преображению: белые до синевы лица, кажущиеся очень тускло подсвеченными изнутри; дикого цвета глаза — чаще всего жёлтые, реже — изумрудно-зелёные или красные, как сейчас; чёрные, будто обугленные губы; чёрные волосы, ореолом топорщащиеся вокруг головы, зловеще змеящиеся локонами. И неважно, какой цвет присущ их хозяйке в быту, блондинка она, брюнетка или вовсе рыжая — чары всех красят под одно.
— Что, хороша? — усмехнулась ведьма. — Представьте, ни разу не видела себя такой. Стоит в момент работы подойти к зеркалу — оно вдребезги. Живописца, что ли, пригласить? — она отставила зловонное варево с огня и присела отдохнуть на край кушетки, машинально похлопывая Веттели по ноге, обычно так баюкают младенцев.
— Что, уже всё? — обрадовался тот. Но радость оказалась преждевременной.
— Какое там! — безнадёжно махнула рукой Агата, она явно собиралась что-то сказать, но медлила, тянула время. — Всё ещё только начинается. Да! — она, наконец, собралась с духом. — Короче, у меня для вас дурные вести, милые мои. Очень, очень дурные.
— Какие? Ну же, не тяните, ради добрых богов! — нетерпеливо подалась вперёд Эмили, лицо её стало ещё бледнее, почти как у ведьмы.
Агата отвернулась, заговорила монотонно, глядя в плотно занавешенное окно.
— Ты верно догадался, мальчик. Твоя такхеметская зараза называется «кровь чёрных песков». Очень редкое и страшное восточное проклятие, вот уж не думала, что когда-нибудь с ним столкнусь. Между прочим, действие его отчасти схоже с обычным кельтским малахтом: в человеке заводится некая тёмная сущность и начинает медленно расти, выедая его душу, подчиняя его разум своей злой воле и, в конечном итоге, приводя к гибели. Но если в малахте на этом всё и заканчивается, по крайней мере, для данного индивидуума (несчастных потомков до седьмого колена в расчёт не берём), то «кровь чёрных песков» не оставляет человека и после смерти. Впрочем, к тому печальному моменту его уже и человеком считать нельзя и о смерти можно говорить с большой долей условности, поскольку жертва такхеметских колдунов превращается в чудовищную, почти неистребимую нежить, несущую гибель всему живому на своём пути. Так-то, мальчик мой. Прости, но я должна была тебе это сказать.
Ужас. Холодный, липкий ужас сдавил недоеденные остатки души. И плевать ему было в тот момент на эти самые остатки, и на собственную жизнь, и на гринторпские детективные коллизии, показавшиеся вдруг мелкими и незначительными.
Сто тридцать шесть неистребимых чудовищ, несущих гибель всему живому, ждут своего часа в казарме Баргейтского пехотного училища, а может, уже успели разбрестись по стране! — вот о чем он думал. Вот она — расплата за осаждённый Кафьот.
— Зачем нас впустили в королевство? Почему не убили сразу? — собственный голос показался чужим.
— Зачем впустили — не знаю, это уж пусть Министерство разбирается с военными. А не убили правильно, на этой стадии убивать вас уже нельзя, вы уже чудовища, пусть и не вошли в полную силу. Прости, мальчик, — она ласково погладила его по плечу.
Новая ужасная мысль заставила сердце панически шарахнуться о рёбра.
— Я убил! Я прикончил проклятого сержанта Барлоу! Что же теперь будет?!
Агата устало потёрла глаза.
— Ничего хорошего, конечно, не будет, но сейчас это не наша печаль. К убийствам в Гринторпе твой Барлоу отношения не имеет, это уже доказано.
— Кем?
— Ну, здравствуйте! Разве не вы с этой милой леди, — ведьма кивнула на мисс Фессенден, — пару недель назад подняли на ноги всех окрестных покойников? Что они вам сказали?
