ничего не сработает… бери собак и уезжай.
Она хотела возразить ему, хотела ещё столько всего сказать, но совершенно онемела под этим холодным, упрямым взглядом. И, в конце концов, Вестания понимала, что он прав.
— Удачи тебе, — прошептала она, не смея больше препятствовать ему, отпустила его руку, на что он мягко провёл ладонью по её щеке.
— Я приведу её. — Что это было? Странное, чуждое и незнакомое, его лицо стало совсем другим. Вестания не сразу сумела понять, что дело в улыбке, которая на миг тронула губы Аластора. Совсем нерешительная, уголки губ лишь слегка воспарили к щекам, но в ней было столько искренности, неподдельности, что это нерешительная дуга тронула её сердце, ей захотелось вновь обнять его, но она сдержалась в этот раз.
Вестания смотрела ему вслед, смотрела, как серая полоса теней проглатывает его, как своды сходятся на его спине, и верила ему. И готова была поверить во всё, что он скажет. Готова была ждать его и ждать очень долго. И знать, что он вернётся.
Стена вздрогнула, затем жадные тени на миг затихли, получив ещё одну добычу. Вестания осталась одна.
За полосой густого тумана лежал лес. Тёмный, беспроглядный лес, где каждая веточка была омыта вездесущими тенями. Аластор осязал их кожей, чувствовал их ласковое шершавое прикосновение, слышал манящие голоса, которые звали его за собой, но почему-то эти тени не торопились вползти внутрь, не рвались захватить его душу. Может, они были слишком малы и слабы для этого, поэтому собирались в толпы, построили целый теневой город посреди этого леса. Он шёл внутрь их столпотворения, некоторые, завидев его, уползали прочь, некоторые, словно желая напасть, подползали ближе, что-то шипя, как змеи, но не могли ни укусить, ни причинить хоть какой-то урон. Аластор упорно шёл вперёд, преодолевая трясину призраков, которые так и норовили запутаться в его ногах, помешать ему идти, заставить споткнуться. В конце концов, ему надоели их попытки встать на пути. После всего, что произошло у границы только что, после Вестании… теперь уже ничто не могло ему воспрепятствовать, это даже был не Цербер, не то трёхголовое чудовище, что воспитал в нем «Скиес» за все эти годы. Вестания посадила в нём совсем иные семена, которые в момент проросли и сделали его сильнее, чем когда-либо. Он знал, зачем он шёл, и теперь никто бы его не остановил.
Аластор решил забыть о боли в ноге. Пусть потом она припомнит ему, пусть потом боль станет нестерпимой, пусть заставит его кричать, лишит его возможности ходить, зато сейчас он вновь станет полноценным бойцом, лучшим из лучших, как это было до «Чёртова Колеса». Он выдернул клинок из ножен, убрав те за пояс, и разогнал сталью теней, которые заверещали в ответ с утроенной силой. Он не мог из разрубить, не мог никак навредить им, но зато очистил себе дорогу. Серые призраки, кажется, стали переговариваться друг с другом, сдались и расползлись подальше от него. Аластор смог пройти немного вперёд. Затем оглянулся. Позади и во все стороны, куда бы он ни посмотрел, был один только лес, скрытый призрачным скользким туманом, он не видел того места, через которое вошёл сюда. Казалось, он стоял в самом центре чащи. Тогда он вспомнил про компас Теренеи, поискал его в кармане, извлёк наружу, но тут же обнаружил, что он показывал неверное направление. Стрелка сделала полный оборот, но не нашла севера, закружилась в обратную сторону, но так и не смогла определиться, продолжая танцевать справа налево и назад.
Ладно. Не страшно. — Решил он.
Размахнулся и со всей силы вонзил клинок в ствол ближайшей сосны. Оставил на нем заметную зарубку, но как только убрал оружие от дерева, с ужасом увидел, что тени тотчас сгруппировались на коре и залечили рану сосны, стёрли след из вида. Аластор попробовал отогнать их, но тщетно. Следа больше не было.
Если тени способны менять этот лес, то нам никогда не найти дорогу назад, — подумал он со всё растущей тревогой. Но пока было рано искать выход. Сперва нужно найти детей, потому что без них он возвращаться не планировал.
Аластор решил идти всегда прямо, хоть уже и начал сомневаться, что это поможет. Он шёл вперёд, порой, если то было необходимо, размахивая клинком и отгоняя тени в стороны. Лес был странный. Неба видно не было, словно его полностью скрывал сверху туман. Иногда до Аластора доносились странные свисты, заставлявшие его оглядываться назад, но, по всей видимости, это были происки теней, которые не переставали шуршать и перешёптываться, чем создавали жуткий назойливый шум.
Аластор пробовал кричать, зовя Асфоделя и Теренею по именам, но ему казалось, что его голос тонул в какофонии теней. Помимо прочего, в лесу была странная акустика, любой громкий звук словно сдувался, как в вакууме, не прорываясь на свободу. Иногда, когда он оглядывался назад, ему казалось, что деревья успевали сменить своё местоположение, как будто они перебегали с места на место прямо за его спиной, когда он не видел.
Аластор решил не думать об этом до тех пор, пока не найдёт детей. Он просто не имел права оставить надежду. Да, он поклялся Вестании вернуться, но ни за что в одиночку. Мысль о девушке заставляла воспарить его дух. Он не сумел бы описать свои чувства, но знал, что пойдёт ради неё на все. Нужно постараться найти их быстрее, — думал он, представляя, как сейчас страшно всем им. Теренее и Асфоделю в этом жутком лесу, Вестании — совсем одной там, на опушке. Послушает ли она его? Не поддастся ли глупому велению слепого сердца, не решит ли броситься в тени? Тогда они все пропадут здесь.
Он отогнал эти мысли. Нельзя сейчас отвлекаться, нельзя думать ни о чём, кроме поисков, даже о Вестании. Если у него всё получится, то всё будет хорошо. Они выберутся отсюда, они поедут дальше, найдут Океанию, непременно найдут что угодно. И не будет ни конца света, ничего такого. Только тепло вновь наступившей весны. Сейчас он верил в это. Сейчас он верил во всё. Он не хотел умирать.
Тут в толчее теней что-то переменилось, Аластор даже удивился этому. На какой-то миг туман рассеялся, а где-то в сумрачной завесе теней проскользнуло что-то светлое, выбивающееся из общей картины, чужеродное и яркое. Аластор свернул в ту сторону, ускорил шаг, превозмогая боль в ноге, которая по какой-то причине возрастала с каждой минутой, становясь нудной, зудящей, настойчивой. Он сжал зубы сильнее, отрицая боль, заставил себя
