– Я тебе не поп, и ты меня не обхлопывай, не обыск! – недовольно буркнул старшина.
– Тю! – удивился дядька Петро. – А поп где?
Ответом ему было глухое молчание.
– Автоматы наготове, и чтоб ни звука! – проворчал старшина. – Колька, за девчонкой пригляди.
Позабыв, что в темноте его никто не увидит, Колька пожал плечами. Интересно, как он за ней приглядит, если ей приспичит заорать? Но пока что девочка была на удивление молчалива – точно понимала что-то, чего сам Колька не понимал, но чуял холодеющими от страха внутренностями.
Ступая почти бесшумно, старшина пошел вперед. Темнота начала потихоньку расползаться, сменившись серым сумраком. Сумрак расцветили желто-багровые пятна, как от огня, и сильно запахло гарью. Колька кивнул сам себе – насчет бункера ерунда, конечно, не иначе как к очередному пожарищу выйдут. Зашипел сквозь зубы – больно ударился ногой об каменный край. Пошарил, нащупав сапогом ступеньки, сделал шаг, другой – и чуть не задохнулся. Кажущийся невероятно свежим после затхлости подземелья воздух хлынул в легкие, а вокруг языками пламени засветилась ночь. Они стояли на небольшом балкончике, видно, старинного дома – перила были украшены каменной резьбой. Крыши не было, снесло ударами артиллерии, и над головами в черном небе хищно шарили лучи прожекторов, то и дело сходясь на сверкающих серебристых крестиках бомбардировщиков – и тут же ломкими громовыми раскатами начинали грохотать орудия. Но даже этот оглушительный звук тонул в чавканье. Оно поднималось снизу, вместе со зловещим багровым свечением. Под прикрытием перил трое бойцов поползли к краю балкончика. Прижав покрепче девчонку – чтоб не пискнула, – Колька аккуратно высунул голову между столбиками балкончика. И увидел… увидел…
Внизу простирался громадный зал с резными каменными колоннами. На сквозняке, точно боевые штандарты, развевались черные полотнища. А посредине громоздился длинный и широкий дубовый стол на низких, грубо тесанных ножках. Сперва Кольке показалось, что на этом столе стоит макет Берлина. На мгновение мелькнула мысль, что они и впрямь попали в секретную ставку Гитлера. Но макет был… живым! Огоньками зажигалок пылали пожары. Вспыхивали россыпью искр выстрелы орудий, серебристыми мушками носились самолеты. Но куда необычнее выглядели места, где сражения недавно закончились. Больше всего они походили на… остатки блюд после шумной гулянки. Взятые недавно Зееловские высоты напоминали… начисто обглоданные кости, а форсированный Одер – тонкую струйку, скатившуюся из вылаканного жадным обжорой кубка.
И только тут до Кольки дошло, кто сидит за столом – и всякие мысли о ставке Гитлера начисто вылетели из головы. Подергиваясь и извиваясь щупальцами, у края восседало похожее на громадного, бесформенного спрута чудище – и кончик каждого щупальца венчал пылающий багровым огнем, жутко выпученный глаз. Рядом с чеканным кубком, до краев налитым дымящейся алой жидкостью, пристроилась дама в черной эсэсовской форме охранницы концлагерей – ее бледное, как мел, лицо уродовали вздутые пузыри. Дебильно хихикая, толкались, отпихивая друг дружку щеками, три головы на широких плечах одноногого урода, а по краю стола, одобрительно ухая, каталась голова – без тела! Под ее пронзительным взглядом беззвучно рушились разнесенные артиллерией дома. А во главе стола… Колька на миг зажмурился, не в силах поверить тому, что видит. Во главе стола, в огромном кресле с высокой спинкой, восседал гигантский скелет в железной короне!
Скелет не может выглядеть толстым – но этот был именно таким! Просачиваясь сквозь желтые ребра, его распирала изнутри дымящаяся, кровавая плоть. Скулы черепа казались круглыми, а оскаленные безгубые челюсти непрерывно двигались. Скелет жадно склонился над столом. Скрюченные пощелкивающие пальцы костяка погрузились прямо в пылающий на дубовом столе город. А когда он их вытащил – в обеих кулаках были зажаты громадные куски сырого мяса.
– Шлеп-шлеп-шлеп! – темные капли крови стекали по желтым костям и тяжело падали на пол. Утробно ворча, как пес над костью, скелет принялся торопливо выедать мясо из обеих горстей. Икнул, сыто отдулся, принялся жрать снова…
– Чавк-чавк-чавк! – в пустых глазницах яростно пылали жадные огоньки. Скелет с причмокиванием облизал костистые пальцы, азартно пошевелил ими, точно обжора над особо лакомым блюдом – и снова потянулся к столу…
– Это не Гитлер! – точно великое открытие, сообщил старшина, не сводя ошалелого взгляда с пирующей внизу компании.
– При чем тут жалкий Адольф? – голосом стылым, как лед на реке, повторил дядька Петро. Лицо его было неподвижным, как у тех рыцарей в церкви, только глаза стали совершенно белыми от ненависти.
– Я понял! – жутким свистящим шепотом выдохнул он. – Понял, о чем поп говорил! Оно их съело! Жену мою, детей… Фашистяки кормили – а оно чавкало!
И прежде чем Колька успел хоть глазом моргнуть… дядька Петро сиганул через перила. Только полы плащ-палатки взметнулись.
– Куда ж ты… – не договорив, старшина кинулся к перилам, и автоматная очередь простучала между столом и трапезничающим скелетом.
Скелет на мгновение замер, точно в удивлении вскинув костистые лапы. С неожиданной легкостью Петро приземлился внизу. Двигаясь невероятно проворно, совсем не так, как обычно, перекатился в сторону, вскочил – и в упор послал очередь прямо в застывшую в вечном оскале физиономию скелета.
Движение костистой длани было молниеносным – и в руке у скелета оказался меч. Широкое, как лопата, темное лезвие тускло отливало мглой. С дробным звоном пули прострекотали по клинку и бессильно осыпались на каменный пол. Чудище захохотало, закидывая увенчанную железной короной голову. Лицо дядьки Петра исказилось яростью, он отскочил назад – автомат в его руках снова загрохотал. Скелет махнул мечом – жужжащий рой пуль ударился о темную сталь и… веером разлетелся над головой Петра. Солдат едва успел рухнуть на каменный пол. Скелет захохотал снова и неторопливо двинулся к Петру, тяжело переваливаясь, как обычно ходят толстяки, несущие впереди себя отвислый перекормленный живот.
Дама в черном зашлась писклявым, точно крысиным, смехом и откинулась на спинку своего кресла, будто зрительница в театре.
– Колька, прикрой нас! – заорал старшина, тоже сигая через перила. Подметки его сапог с жестким клацаньем ударились в пол, автомат плюнул очередью. Скелет отмахнулся мечом вкруговую – облако дыма, черного, как из печи концлагеря, потянулось за мерцающим тьмой лезвием. Но вторая очередь ударила из автомата Петра – с яростным визгом пуля чиркнула по желтым ребрам. Коронованное чудище замерло, глядя на крошечную выемку в желтой кости. На гладкой неподвижной физиономии оскаленного черепа невесть каким образом было написано самое настоящее недоумение. Сидящие за длинным столом твари глухо и злобно заворчали и принялись выбираться из своих кресел.
