– Работая двумя ножами одновременно, он может поранить других.
Я недоуменно захлопала глазами: батраки шли на таком расстоянии друг от друга, что поранить товарища могли, только метнув тесак ему в спину. Позади провинившийся мужик пробормотал нечто прочувствованное о том, что греладские собаки и то умнее катонских.
– Каким образом? Между ними больше трех метров!
– В Катоне при обрезке мари люди идут плечо к плечу, поэтому должны держать нож в правой руке и петь, чтобы не сбиваться с ритма.
О, а тут сложный случай! Надо будет спросить доктора Мэверина, не заметил ли он при осмотре больных в катонском поселении, что они все немного под гипнозом. От потрясения я набралась наглости и, вытянув руку, пощелкала пальцами перед лицом иноземца. Моргает – хороший признак, может, и договоримся.
– Прошу прощения, но здесь не Катон. Если вы не заметили, между рабочими достаточно места не только для двух ножей, но и для вашего национального танца с ними. Я понимаю, что существует отработанный метод работы с марью, но необходимо адаптировать его для местных условий.
– Не положено, – бесстрастно ответил мой оппонент. – Мы и так разрешили им не петь.
– От спасибо, облагодетельствовали! – не выдержал батрак. – Хозяйка, у нас мужики поговаривают, не зомбяки ли они. А то так пойдет гнусь по всей земле!
Боги! Оставалось только хвататься руками за голову. За что мне такое наказание? Похоже, все попытки воззвать к логике и разуму пропали впустую.
– Так, вы, – обратилась я к катонцу, – и ваши товарищи с этого момента наблюдаете только за правильностью обрезки мари. Вас не должно волновать, каким образом это делают мои работники до тех пор, пока это не сказывается на растениях! Понятно?
– Но нас учили в Катоне…
– Здесь Грелада, – я резко оборвала его и повернулась к батраку. – А вы все конфликты решаете через меня или приказчика. Никакого рукоприкладства!
Фуф! Вот теперь пора уходить с поля. Сложно быть грозной, страшной и непреклонной, сложно быть стервой – это отнимает много сил и энергии.
– Леди Николетта, что вы здесь делаете? – на дороге стоял господин Клаус в компании Зельды. Как бы мне не хотелось, чтобы он видел, а тем более слышал, произошедшую только что сцену. Потом же не докажешь, что на самом деле я сосредоточие доброты, нежности и терпения. Да-да-да! Задушу, если будете смеяться!
– А на что похоже?
– Только не говорите, что собрались обрезать марь собственноручно? – удивился фабрикант. – Эта работа не для нежных рук леди.
Значит, не видел! Причем не только той неприглядной сцены, но и моих «нежных» рук тоже.
– Да нет, как можно! Неужели вы думаете, что я в настолько отчаянном положении?
– Наоборот, вижу, дела у вас идут отлично. Но вот это… – он с сомнением указал на широкую полосу подсолнухов.
Да, жизнерадостные цветы перли так, что того и гляди начнут отвоевывать территории у мари. Все окрестные земледельцы совершали сюда паломничества, чтобы только посмотреть на это чудо. Одно цветовое сочетание чего стоило – сиреневые метелки рядом с оглушительно-желтыми подсолнухами.
– Считайте это моим маленьким сельскохозяйственным экспериментом.
– Как бы ваш маленький эксперимент не повлиял на выполнение контракта…
– Стоп-стоп-стоп! Давайте поговорим о чем-нибудь нейтральном, иначе я скажу резкость, вы ответите сарказмом – и в результате опять получится ссора. Говорить о делах нам противопоказано.
– А говорить о чем-то другом мы не умеем, – как-то грустно закончил мою фразу фабрикант. – Что случилось с лордом Гордием? В последнее время я не вижу его около вас.
О, с его светлостью произошла просто сказочная история! Леди Рада вовсю развернулась на новой должности: начав с полномасштабной проверки доставшегося ей городского хозяйства, она все никак не могла ее завершить. Сэр Бэзил завещал ей богатое «наследство» своих прегрешений и назначенцев. Теперь общение пожилой дамы с сыном сводилось к полным праведного гнева фразам: «Гордюша, ты себе представить не можешь, что он намудрил с городскими счетами!» или совсем уж длинное и несдержанное «Была сегодня с инспекцией на почте. Мальчик мой, этот укушенный лешим за пятку предводитель брал лишнюю плату за доставку почты! Я просто обязана выступить с докладом на следующем заседании! Как думаешь, эта шляпка не слишком рискованно будет смотреться в зале общественных собраний? Да знаю, ничего не говори. Но портной, подлиза, утверждал, что она идет мне так же, как и должность мэра». К слову, сам сэр Бэзил в данной ситуации затаился, припорошился илом, и даже разговаривал теперь каким-то ласково-извиняющимся тоном. Поэтому каверз в отместку с его стороны некоторое время опасаться не стоило. Лорд Гордий же, получив вожделенную свободу и вместе с ней (неожиданно) положение хозяина собственных земель, как и следовало ожидать, потерял ко мне всякий интерес. Тридцатилетнему подростку предстояло стать взрослым в кратчайшие сроки, потому что дела поместья, приказчики и прислуга, потеряв над собой контроль твердой руки леди Рады, не могли ждать, пока он достигнет состояния интеллектуальной зрелости.
Все это я пересказала фабриканту чуть более сжато, не забывая вставлять забавные комментарии.
– Положение не так уж плохо, – посмеиваясь, ответил господин Клаус, – возможно, с самим лордом мне будет договориться проще, чем с его матерью.
– Вы были правы, – вздохнула я с веселым притворством.
– В чем?
– Вы не умеете ни говорить, ни думать ни о чем, кроме своего дела.
И хоть сказано это было полушутливым тоном, фабрикант отчего-то вдруг сильно смутился и поспешил распрощаться, ссылаясь на неотложные дела. Причем при новом упоминании дел смутился еще больше.
В начале сентября случилось то, что должно было случиться: марь созрела. Мне доставило большое удовольствие взрезать один из высоченных стеблей и, почувствовав горький запах, увидеть густой желтый сок, выступивший на мясистой поверхности. Растения вымахали не хуже, чем у катонцев, а то и лучше. Кто-то скажет: «Конечно, ведь сеяли их чужеземцы, и учили, как ухаживать, тоже они!», но я отвечу, что в этом только половина заслуги. Греладские батраки, пусть порой и ленивы, но заслуживают равного, если не большего, уважения за свою природную смекалку.
У нас в хозяйстве не было весов, но и без них, на глаз, можно было сказать, что даже при таком хорошем урожае мари едва-едва могло хватить для выполнения условий контракта. Наш приказчик с сияющими глазами сообщал, что, должно быть, мы достигли урожайности в восемнадцать центнеров с гектара, но у меня поводов для оптимизма было мало. Последней отчаянной мерой стала попытка минимизации потерь мари при сортировке и перевозке. На контроль за сбором урожая я подрядила всех братьев без исключения. Как ни странно, особенно командовать удавалось Ивару: он так изобретательно проклинал работников, которые обрезали и вязали растения, что те, принимая сии конструкции за искусную брань, невольно прониклись к нему уважением. Лас чуть не потерял целую вязанку мари, и если бы не Ерем, вовремя остановивший телегу и разбудивший растяпу, наследник не только не привез бы собранного урожая, но и сам бы очнулся только где-нибудь на границе с пустыней. Оська и Ефим умудрились подраться. Не знаю, что послужило причиной (никто из двоих так и не сознался), но несмотря на старшинство и преимущество в росте, с фингалом домой заявился почему-то именно Ефим. Он называл младшего брата манипулятором и актеришкой, из чего я сделала вывод, что Оська изловчился-таки найти себе в поле заступников.
