— Эхх!!!
— Ты ешь, ешь, не разговаривай! — щебетала Марта, яростно орудуя венчиком в кастрюльке. — А то снедь обидится, да не усвоится, как положено. И разберёт тебя этот… Кастрит, вот! Такое слово мудрёное, лекарское! Мне Леська сказывала…
Берен огладил задумчивым взглядом шею, статную спину травницы, крепкие ягодицы, сейчас, увы, задрапированные синей шерстяной юбкой… Его первой жене удивительно шло бледно-лиловое кемалевое[28] платье, подаренное фавориткой наследного принца. Она была высокой и хрупкой, его среброволосая полуэльфийка Мартина. Она вышивала шёлковой нитью толщиной в собственный волосок, и её пение заставляло улыбаться самого императора Аристарха. Не выпади Берену честь сопровождать принца Аристана в Оркан, он увидел бы ночь Алой Волны вместе с семьёй. И кто усыновил бы злобного волчонка и попытался воспитать из него человека?
Так стоит ли взращивать горечь и боль о том, что так и не произошло? Или устроить весеннюю уборку в собственной памяти? Нет, не вырвать её с корнем, а просто выполоть сорняки. Господин градоправитель макнул в мёд оладушек, уже остывший, но всё равно восхитительно вкусный. А почему бы и нет?
* * *
Алесса полусонно вздохнула и зашарила под одеялом в поисках «стиральной доски» — так красноречиво юная художница именовала живот аватара. Но рука нащупала лишь смятую простыню. Девушка огорчилась настолько, что решила проснуться. Увы, рядом с ней на подушке вместо белокурой головы теперь царственно возлежала…
— Мышь!!!
— Ааа!!!
Обеих кошек с кровати как ураганом смело. Ещё минут пятнадцать они в обнимку тряслись в уголке, пережидая, когда оглушённое животное очухается и с безумным писком исчезнет в норе.
— Мышши-оборотни пошшли в атаку! — с трагическим пафосом пояснил домовой.
— Перестань, Симеон, ещё скажи, что Вилль мышкой обернулся. Сможешь его найти?
— Хозяин в последнее время ещщё чуднее, чем обычно! — пожаловался кот. — Сапогами бросается, вссё порубать кого-то спешшит! Меня шшугает!
— Вылечим! — одеваясь, успокоила его девушка.
Капитан Винтерфелл не сыскался ни под кроватью, ни в платяном шкафу. Он не сидел, пряча смех в кулак, под лестницей и острые уши не торчали из-за прилавка. Его престижной персоны вообще не было в аптеке. Досада перешла в гремучую смесь обиды и глухой тревоги, и даже ступенька решила на этот раз не отвлекать её от сумрачных мыслей своими стонами.
— Он вернётсся, — уверенно прошипел со шкафа домовой.
Оконная створка чуть приоткрылась, привлекая внимание Алессы. Покидая знахаркину обитель полюбившимся способом, капитан стражи умудрился закрыть окно снаружи, но шпингалеты задвинуть не сумел.
По улице, подобно разноцветным муравьям, сновали горожане и приезжие. И двигались так же слаженно, вытянувшись в две противоположно направленные стройные цепочки. Платки самых немыслимых расцветок перемежались с меховыми шапками и простоволосыми головами опрометчивых поклонников «авося». Но белокурой, с забавно торчащими кончиками острых ушей, среди них не было.
— Ссскотина… — с чувством прошептала знахарка и тут заметила клочок бумаги, приколотый к щепке. Угольное признание гласило: «И я тебя люблю, Алесса!»
Она раздражённо отодрала записку и, захлопнув створки, прислонилась лбом к холодному стеклу. Гад ушастый, в который раз просчитал её действия наперёд! И злиться на такого невозможно, и досадно, что он с лёгкостью бросается подобными заявлениями.
— Точно вернётсся! — с предвкушением бурной встречи глумливо хихикнул Симеон.
На стук входной двери Алесса не отреагировала никак, заинтересовали её голоса. Один, знакомый и родной, принадлежал Марте, обладателя второго, молодого и звучного, она не знала, но отчего-то захотела познакомиться.
Алесса была не просто удивлена, а потрясена, заинтригована и восхищена одновременно! Рядом с травницей стоял… эльф. Нет, не настоящий, а лишь наполовину — аккуратные уши заострялись чуть-чуть. Лицо с нечеловечески правильными чертами покрывал бронзовый южный загар, в агатовых глазах под соболиными бровями скакали пленённые смешинки. И всё же Алессу, в первую очередь, восхитили волосы. Длинные, угольно-чёрные каскады, в которых солнце, смущённо зардевшись до багрянца, отражалось, ровно в зеркале. И оправа была достойна украшать диковинный алмаз: чёрный глянцевый гордон[29] выгодно оттеняла серебряно-алая вязь по обшлагам и лацканам, да и сапоги он прикупил явно не в мастерской за углом.
Пока мужчина церемонно кланялся, прижав холёную руку к груди, Алесса успела снизойти до первого этажа. Да-да, иными словами и не передать то величие и грацию, которыми исполнилось каждое её движение!
— Леська! Это господин Аэшур Ринвейн, он прибыл к нам с караваном из-под самой Поднебесной Цепи! — Марта говорила плавно, аки песню пела. Воистину счастье не скроешь!
— Алесса Залесская, — с достоинством произнесла знахарка и протянула руку для пожатия, — лекарь. Добро пожаловать в Северинг, господин Ринвейн!
Однако мужчина счёл недостойным тискать хрупкую девичью кисть, и потому аккуратно приложился к ней прохладными губами.
— Что вы, какой из меня господин! — рассмеялся полуэльф. — Просто Аэшур, госпожа Алесса. Изучаю фольклор: традиции, предания, легенды… Я слышал, вы чудесно поёте?
— Шшушшеля мать… — процедил Симеон.
* * *
Лёгкий морозец да ясное солнышко — чем не денёк! Метель сейчас навевала бы только осознание собственной беспомощности — превращаться в волка было опасно, пока рана не зажила. Совершенствуя расу, Богиня вдохнула в их кровь каплю своей силы. Для бессмертной обитательницы Неба — это лишь малая толика Сущности, но для жителя Срединного Мира — бесценный Дар, который нужно уметь использовать правильно, который может исцелить или покалечить, просто запутавшись в воле хозяина. Не понять, сейчас он нуждается больше в смене ипостаси или исцелении?
«Запомни, Арвиэль, мы — avatte d’Shaattar, Отмеченные Саттарой. Пока ты мал и слаб, Дар сильнее тебя. Он сам выберет, какая помощь тебе нужнее в данный момент. Когда подрастёшь и сумеешь его подчинить, он предоставит право выбора тебе…»
Город вовсю готовился к празднику, чтобы в ночь на первое славицу взорваться огненными фейерверками да брызгами заморских пузырьковых вин, раздробиться топотом острых каблучков и грянуть плясовыми. Многие окна уже пестрели приклеенными к стёклам разноцветными бумажными ромашками. На подоконниках замерли в ожидании тепла чахлые о зимнюю пору цветы, и только пророщенный лук гордо вздымал ярко-зелёные стрелы.
