Чейн услышал свистящий шепот и повернул голову на звук. Оскелина, не сводя взгляда с Вельстила и Бускана, произносила речитативом заклинание.
Прежде чем Чейн успел предостерегающе крикнуть, рука Вельстила, вынырнув из-под плаща, метнулась к груди барона и, промахнувшись, сама собой отдернулась вбок. В руке был зажат короткий кинжал.
Бускан зло набычился, стиснув зубы. Затем он прыгнул к каминной полке, и Чейн увидел, что на ней лежит в ножнах длинный боевой нож.
Тогда Чейн ухватился за подсвечник с огромной свечой и толкнул его на Оскелину. Фитиль зашипел и погас, и горячая восковая свеча ударила женщину по скуле. Речитатив оборвался, и Оскелина, привалившись к стене, сползла на пол.
– Давай! – гаркнул Чейн Вельстилу.
Тот вонзил кинжал в спину Бускану, да с такой силой, что барон ударился головой о каминную полку. Когда Вельстил выдернул лезвие, Бускан зашатался и, отступив, рухнул в кресло, где недавно сидела Оскелина. Вельстил шагнул к нему, но барон на него не смотрел – взгляд его не отрывался от жены.
– Не надо! – вскрикнул он. – Не трогайте ее… умоляю.
Чейн уже сосредоточил внимание на полу в том месте, где лежала Оскелина, и в мыслях начал вычерчивать рисунок, который должен был накрыть ее. Глаза женщины встретились со взглядом Бускана – и она скорчилась от боли. Боль исказила на миг черты ее бледного нежного лица, но тут же сменилась ненавистью, когда она глянула на Вельстила.
– Нет! – завизжала она, и затем все ее внимание сосредоточилось на заклинании, которое негромко и размеренно выпевал Чейн.
Сквозь очерченный кругом треугольник, пылающий перед мысленным взором Чейна, он увидел, как Оскелина зажмурилась и выбросила перед собой крепко сжатый кулак. Затем она выкрикнула одно-единственное, незнакомое Чейну слово и резко разжала кулак, растопырив пальцы.
Перед глазами Чейна вдруг полыхнул ослепительно белый свет, как будто все свечи в зале одновременно вспыхнули, точно солнца. Он залил все вокруг, и боль ударила так внезапно, что Чейн не успел подавить ее. Он сбился, и напевный речитатив его заклинания оборвался.
Чейн отчаянно тер глаза, и наконец радужные всполохи, метавшиеся под веками, побледнели, рассеялись. Тогда он увидел, что Вельстил тоже был ослеплен вспышкой и сейчас приходит в себя, а барон Бускан, обмякнув в кресле, тупо пялится в потолок и судорожно хватает ртом воздух.
Оскелина исчезла.
Вельстил вогнал кинжал в грудь Бускану.
От удара барон скорчился, и воздух вместе со стоном вырвался из его легких. Бускан еще не успел уронить голову на грудь, а Вельстил уже бросился туда, где стояла Оскелина. Он принялся методично простукивать деревянные панели, которыми была обшита стена. Услышав гулкий звук, он отступил на шаг и ударил по панели ногой.
Кусок панели с громким треском провалился внутрь, и за ним обнаружилась пустота. Не тратя время на поиски засова, Вельстил руками выломал из пазов панель, которая прикрывала потайной ход.
– Беги за ней! – бросил он Чейну. – Не дай ей уйти!
– А ты? – спросил Чейн.
– А я разберусь с тем стражником. Прикончи ее быстро, не тяни! Встретимся во дворе.
Чейн протиснулся в ход. Его завораживала и манила мысль о нежной шее Оскелины. Такая чувственная, такая дерзкая женщина наверняка не захочет сдаться без боя!
Очутившись на узкой лестничной площадке, он всеми чувствами потянулся в темноту и тут же ощутил манящий запах крови и жизни. Снизу, от основания лестницы, донесся отзвук торопливых легких шагов. Оскелина бежала, и при мысли об этом Чейн ухмыльнулся. Погоня весьма недурная прелюдия к тому, что сейчас неизбежно произойдет.
Лестница привела его в подвалы, по всей видимости подземную тюрьму замка. Чейн вбежал в коридор, по обе стороны которого тянулись обитые железом двери. В конце коридор разветвлялся на два других, уводивших влево и вправо. Чейн больше не чуял запаха Оскелины и остановился, чтобы прислушаться. Вначале все было тихо, затем Чейн уловил едва слышный скрежет железной двери.
Побежав на этот звук, он свернул влево и в конце коридора увидел приоткрытую дверь. Чейн рывком распахнул ее. За дверью оказалась небольшая комната, в которой стояли только длинный стол и стулья, – вероятно, кордегардия. В дальнем конце комнаты Оскелина в последний раз безуспешно рванула запертую дверь и, сдавшись, повернулась к Чейну.
Он оторопел, увидев ее лицо. На нем явственно читалась тихая покорность – Оскелина не была больше опасной, дерзкой и желанной. И лицо ее посерело от изнеможения, будто фокус с огнем отнял у нее слишком много сил. Чейн испытал смутное разочарование.
– Тебе не нужно убивать меня, – сказала Оскелина. – Я лишь сама себя погублю, если скажу хоть слово о том, кто убил Бускана. Мой хозяин и так будет крайне недоволен.
Ни на миг не помедлив, Чейн двинулся к ней, и тогда она вскинула руку ладонью вперед.
Острая боль пронзила виски Чейна, отозвалась в глазах. На миг все вокруг заволокла чернота. Сбитый с толку, он часто заморгал. Наконец зрение вернулось к нему, но не вполне – комната словно была подернута легкой дымкой. Оскелина все так же стояла у дальней стены, но отчего-то облик ее колыхался, точно марево, что стоит над полями в небывало жаркую пору.
Безрассудный гнев нахлынул удушающей волной на Чейна, накрыл с головой, разметав все здравые мысли. Он хотел убить эту женщину, а как – уже не важно. Чейн метнулся к ней и схватил обеими руками за горло.
Вначале он не почувствовал ничего, кроме пустоты. Потом мир неуловимо дрогнул – и вот его пальцы уже впились в теплую податливую плоть. Чейн моргнул и увидел, что сжимает горло Оскелины.
Меж ее побелевших губ торчал распухший язык, широко раскрытые зеленые глаза невидяще уставились в пустоту. Чейн ощутил, как под ее гладкой кожей похрустывают, ломаясь, позвонки.
Чейн опять моргнул – и Оскелина уже распростерлась, мертвая, на полу у его ног. Он отступил на шаг, голова у него шла кругом от мрачного удовлетворения, к которому до сих пор примешивалась ярость.
Он смутно помнил, как бросился на Оскелину, когда она вскинула руку, как вцепился ей в горло, сбил ее с ног и душил, пока она не испустила дух. Все это было как в тумане, но тем не менее было. Оскелина мертва, и теперь он может уйти. Чейн пошел было к началу коридора, который вел к лестнице, но затем вдруг остановился и оглянулся назад.
Оскелина все так же лежала недвижно у запертой двери, и Чейн поглядел на свои руки.
Он помнил, как стискивал пальцами шею Оскелины, как хрустели, ломаясь, ее позвонки, но он не испил ее крови, не испробовал вкус впустую растраченной жизни и никак не мог понять – почему? Может быть, чересчур разъярился, чересчур спешил разделаться с Оскелиной, прежде чем она вновь ослепит его?
