Слуги встретили их повозку, помогли детям слезть и провели всех в дом.
Габриэла кинулась в комнату миссис Смит. Но куда девалась та полная, румяная женщина? Перед Габриэлой лежала высохшая старуха, с пожелтевшей кожей, с впалыми щеками… Габриэла испуганно вздрогнула и остановилась перед кроватью. На неё посмотрели два помутневших глаза:
— Приехала… доченька…
В комнате сидел священник. Судя по набору предметов, лежавших на столе, он только что провёл обряд соборования. Габриэла покосилась на лежавшую женщину и вздрогнула. Когда-то, вот точно также, тихо тлея, уходила её мама… Катлина…
«Ну вот, опять Старуха С Косой выбрала меня в свидетели. Господи, ей что, больше некого?!»
Вопрос был риторическим. Кроме того, Габриэла ошиблась. Миссис Смит умерла ночью второго дня, когда все спали, а сама Габриэла ненадолго ушла подремать. Слуги сами сделали всё, что надо.
А после похорон пришёл староста и сообщил Габриэле, что теперь здесь она — полноправная хозяйка. Джон взял её ладонь в свою, и Габриэла не выдержала и расплакалась.
— Я не стану тут жить. Пусть это будет приданым моей дочери, Юджинии. Правильно, Джон?
— Конечно, так будет лучше. Если хочешь, я займусь…
— Спасибо. А я тогда ещё кое-куда съезжу… одна. Ладно?
— Только недолго. Мы будем волноваться.
Геби велела оседлать лошадь и поехала туда, куда просто не могла не поехать, будучи в Гринфилде. Вернулась она через пару часов, заплаканная. Джон как раз закончил все наследственные дела у старосты, и теперь выхаживал по двору, высматривая жену. На его немой вопрос Габриэла покачала головой, улыбнулась и обняла его:
— Всё в порядке. Просто нужно было проведать Катлину. А теперь собираемся и едем отсюда. Всё-таки мой настоящий дом — это Уотерфолл.
За окном снова хныкала поздняя осень. Мерзко, противно, словно жалуясь на ушедшее лето. А в доме было уютно, тихо и тепло. Джон и Габриэла сидели в двух креслах у камина и говорили «ни о чём», как могут говорить двое, знающие друг друга не первый день, и даже не первый год. На коленях Джона пригрелась полосатая кошка, которую он время от времени чесал за ушком, от чего та ленивенько мурлыкала.
— Знаешь, Геби, я думаю, Тристана пора отдавать в монастырь. Пусть поучится хорошим манерам… счету, письму… Чему там их ещё учат?
— Да много чему, но… Писать и считать он и без монастыря умеет, отец Валентин его учил. Кроме того, у меня есть некоторые опасения…
— Что ты имеешь в виду?
Габриэла прислушалась к звукам лютни, доносившимся из холла.
— Знаешь, я не согласна отдавать Тристана на учение именно в монастырь. Иначе он может избрать путь в священники, а это будет означать, что продолжить твой род будет некому. Это очень серьёзно, Джон. Мальчик и так слишком… — Габриэла повела руками, но так и не смогла подобрать слово, поточнее отражающего мягкий характер сына. — К тому же, Фольвик жаловался, что парень к ратному делу тяги совсем не имеет. Вот Юджи — та другое дело! Ей, надеюсь, монастырь только на пользу пошёл.
— Да знаю я, знаю. Ты же помнишь, как мы с ними ездили на ярмарку? Я сначала повёл Тристана в оружейную лавку, но Юджи первая выбрала себе лук и полный колчан стрел, потому что лук хороший, качественный, а этот паршивец взял бесполезный кинжал, потому что он, видите ли, «красивый»! Зато не забыл купить струны себе и Джейку. А вот когда я повёл Юджи в книжную лавку, Тристана оттуда нельзя было вытащить. Я рисковал оставить там все деньги. Потом он выбрал толстенный фолиант, в котором лично я сам ничего не понял… А Юджи выбрала глупый рыцарский роман с картинками.
— А чего ты ожидал?! — вспыхнула Габриэла. — Ты же её сам чуть в викинга не превратил. Ну зачем ты её с собой на охоту возил? Зачем голову языческими бреднями забил? Она языческих богов знает лучше, чем «Евангелие»! А стрелять зачем научил?! Я же тебе сына родила, вот его бы и учил. А она девушка, она должна быть скромной, уметь вышивать, шить, хозяйство вести, слугами распоряжаться… А вместо этого она рассекала по полям, в штанах, словно селянка какая! Позор! Что же до Тристана, то он в свои тринадцать лет гораздо лучше держит лютню, чем меч. В отличие от Юджи, которая очень любит наблюдать за тренировками стражников. И знаешь, — Габриэла понизила голос и прищурилась, — я сильно подозреваю, что Фольвик обучает не только стражников…
Джон покраснел, как рак. Габриэла прошипела:
— Та-ак! Вы вдвоём сговорились. Нет, втроём. Господь милосердный! Да вы что, решили девочку в рыцари отдать?! Ну зачем, зачем её учить держать в руках оружие?
— Габриэла… ты честно скажи, её настоящий отец был воином?
Габриэла сжалась и вздрогнула. Джон кивнул.
— Я так и знал! Она на тебя совсем не похожа!
«Да ничего ты не знаешь! И я буду последней дурой, если тебе это всё расскажу!»
Но Габриэла молчала, и Джон убедился в своих предположениях.
— Извини, малышка. Просто мне смешно представить с мечом в руках тебя…
Габриэла хмыкнула.
«Ой, Джон, как хорошо, что ты не видел с мечом в руках меня! А знал бы ты, кто у меня учителем фехтования был…»
Ободренный улыбкой жены, Джон продолжил, не заметив подвоха: — А вот Юджи так уверенно держит его… Ой!
— Ага! Вот и проговорился…
Джон виновато молчал, потом улыбнулся одной из своих улыбок, за которые Габриэла могла простить ему всё.
— А впрочем, знаешь, Габриэла, это даже хорошо, что Тристан такой тихоня. Я просто буду уверен, что вместо того, чтобы наследство принять, наш сын не поедет куда-нибудь, искать приключения на свою за…
— Джон!
— Молчу, молчу! Ну ты же меня понимаешь…
Ладонь Габриэлы накрыла ладонь мужа. Они нежно склонились лбами и Габриэла прошептала:
— Конечно, понимаю, Джон. Мы с тобой оба столько приключений на то самое место
нашли… Вспомнить страшно!
Вошел Алберт. Супруги резко выпрямились, словно их застали за чем-то крайне неприличным.
— Прошу прощения, милорд… миледи…. Там пришел какой-то нищий, просит ночлег.
Габриэла выглянула в окно. Во дворе стояли слуги, что-то шумно обсуждая.
— Сиди, я сама выйду…
Во дворе лежало тело бедняги. Возле него стоял отец Валентин. Увидев Габриэлу, он подошёл к ней.
— Он шёл к нам, чтобы найти приют, но обрёл только покой.
— Что произошло? Кто его убил?
— Никто… Он сам… — священник посмотрел на Габриэлу с недоумением.
— А… почему он весь в синяках?
На лице мертвеца были фиолетовые пятна. Геби прикрикнула на толпящихся слуг:
