Вдали блеснула радостно-синяя полоса воды, потом отраженное многократно солнце заиграло на полированном тонком металле, и над деревьями поднялась белая с красными крестами и золоченой маковкой статная звонница Спасо-Преображенского собора. Потом из-за еловой кромки вынырнули бледно-зеленые купола, обкошенная лужайка, пологий склон и широкая дощатая пристань, на которой оказалось, на удивление, людно. Долгополые фигуры в черном были равномерно пересыпаны фигурками в цветастом – то ли работниками, то ли паломниками – у пристани ждал теплоход, казавшийся трогательно-небольшим с такой высоты, а также множество весельных и пара парусных лодок.
А из-за деревьев уже выглядывала церковь Никольского скита, на фоне ослепительного моря казавшаяся темной. Лишь когда корабль миновал собор, стало заметно, что маковка у скитской церкви такая же золотая, как и у соборной колокольни, крыша – красивого, густо-зеленого цвета, а остальная часть здания сравнительно недавно и со знанием дела побелена. На крошечной терраске перед церковью стоял осанистый старик с длинной седоватой бородой (лодья медленно шла на снижение, и заметна стала не только аккуратная кирпично-красная отделка сводчатых окон церкви, но и запрокинутая голова монаха, и остальные местные обитатели, молодые и старые, выглянувшие из церкви, оторвавшиеся от своего огородика на пригретом солнцем склоне возле скита.
Все они провожали летящий корабль внимательными взглядами и улыбались. Возможно, разобрать их улыбки могли не все из реконструкторов, но Кайндел-то видела прекрасно. И подумала, что эти лица – спокойные, умиротворенные, полные любви к людям – она запомнит навсегда.
«Вот в чем он – смысл уединения в ските, – подумала она. – Человечество начинаешь искренне и неподдельно любить тогда, когда отдаляешься от него как можно дальше. Наверное, именно в ходе такого вот заточения и рождаются в сознании глубоко человеколюбивые, а по-умному – гуманистические идеи. И только так они и способны родиться.
Воистину подлинно свят тот человек, который способен любить людей, живя в перенаселенном городе. Но таких, должно быть, просто не бывает…»
– Держитесь! – крикнула она, и все схватились за что попало.
Вода, тронутая рябью, стремительно неслась им навстречу. Теперь, когда корабль опустился совсем низко, казалось, что он летит с огромной скоростью, хотя в действительности двигался лишь чуть быстрее, чем обычно идет хороший парусник под добрым попутным ветром. Рейр единственный из всех ни за что не цеплялся, просто стоял за ее спиной и с удовольствием смотрел вперед – она это чувствовала, даже не оборачиваясь.
А потом днище лодьи опустилось на воду, и всех качнуло вперед, но не сильно, хлопнул и снова туго натянулся парус, брызгами обдало носовое украшение корабля и Кайндел, стоящую сразу за ним. Прикосновение холодной воды к лицу оказалось до дрожи приятно.
Она запустила руки в воду, вынула чашу и выплеснула остатки воды за борт, догадываясь, что напоенной чарами жидкости лучше никому не касаться, да никто и не решится. И опустилась прямо на палубу, чувствуя, что сил нет даже на то, чтобы отползти в сторонку.
Готье испуганно поддержал ее за плечи.
– Тебе плохо? – спросил он. – Может, что-нибудь сделать, а?
– Фляжку, – выдавила она.
– Пусти, я ей помогу, – Рейр мягко, но решительно оттеснил реконструктора, опустился на колени и, поддерживая ее, стал умело массировать ей плечи. Дурнота отступила. – Спазм вполне объясним и закономерен. Сейчас станет легче.
– Фляжку? – недоуменно переспросил у курсантки предводитель отряда. – Тебе надо еще воды, что ли?
– А у тебя что во фляге?
– Коньяк.
– Давай, – она вяло махнула рукой.
Он торопливо расстегнул ремешок чехольчика и вручил ей маленькую никелированную фляжку. Предупредительно отвинтил крышечку.
Коньяк приятно обжег горло, а потом и желудок. Спиртное действовало на нее не так, как на других людей, не приводило в состояние классического опьянения, однако очень хорошо тонизировало. И, помня об этом, девушка рассчитывала, что на этот раз крепкий напиток поможет ей поскорее прийти в себя. Рейр продолжал мять ей плечи и основание шеи, потом прошелся пальцами до основания черепа. Массаж был виртуозный, и полегчало быстрее, чем подействовал коньяк.
– Ты как? – нежно спросил он.
– Нормально… Уже нормально… – Она запустила пальцы в волосы. – Что – действительно очень сильно фонило?
– Чрезвычайно… В Сортавале можно будет ожидать депутацию от Дозоров… Учти, что первая из вышек компании сотовой связи поставлена в коттеджном поселке южнее Сортавалы, в Хаапалампи. То есть уже где-то на уровне острова Хавус можно будет попробовать воспользоваться связью. – Запустив пальцы в пояс, из потайного кармашка он вынул ее мобильный телефон. Положил рядом с нею на палубу. Помолчал и добавил едва слышно: – Прости меня. Я был не прав. Мне не следовало так поступать.
Кайндел обернулась и взглянула ему в лицо.
– Посмотри мне в глаза. – Он повиновался. – Странно… Неужели ты правда сожалеешь? – Рейр кивнул. – Отчего же? Неужто признал свой план непродуманным?
– Да, пожалуй. Не слишком-то хорошо продуманным, скажем так.
– Чеслав, как оно там?
– Нормально идем, точно на Сортавалу.
– Ну, смотри… Ты бы там, позади, своей подзорной трубой пошарил – «викингов» не видно?
– Откуда?! Даже если они затеют нас преследовать, им же весь Валаам надо обогнуть, а это сколько времени! Они ж не смогут, как мы, прямо напролом. – И, покосившись на Кайндел, которую ее спутник отвел и уложил возле мачты на чужие плащи и одеяла, добавил: – У них же нет такой колдуньи, которую мы огребли.
– Да уж… Вот не представлял, что такое возможно!
– ОСН ее не зря же держит…
Готье величественно покивал головой.
– Верно, не зря. Такая магия… Вот теперь будет что вспомнить. Ну, кто еще может похвастаться, что ему доводилось на набойной лодье летать?!
– Летучий корабль…
– Еще и плавучий! В смысле, ныряющий…
– «Летучий голландец». В трактовке Брукхаймера…
– Кстати, да!
Кайндел, хоть и лежала, прикрыв глаза, но не дремала, слышала все эти разговоры и мысленно улыбалась. Оживление окружающих было ей понятно. В крови неспешно гулял алкоголь, делая жизнь веселее, обостряя ощущения. Когда она открывала глаза, ей казалось, будто небо над головой не синее, а чисто-белое, состоящее из одного сияния. Слабость и бессилие были приятны до ломоты в костях, лежа без движения, девушка старалась ни о чем не думать и таким образом отдохнуть в полной мере, физически, умственно и духовно.
Рейр сидел рядом с ней. Он молчал.
