Его опять сопровождал Делиламбер, а Лизамон Гультин сама вызвалась идти. Тунигорн слишком устал — полдневная прогулка по руинам его доконала, а Мириганта лихорадило от легкого солнечного удара, но крепкий старый герцог охотно согласился ехать с понтификом, несмотря на свои годы.
Последним в их отряде стал Аарисиим, метаморф-охранник. Валентин взял его с собой не столько для защиты — с этим Лизамон Гультин могла справиться сама, — сколько из-за проблем, связанных с хсиртиуром.
Аарисиим, хотя и перебежчик в прошлом, казался Валентину не менее достойным доверия, чем всякий пьюривар. С опасностью для жизни он выдал Валентину своего хозяина Фараатаа, когда вождь мятежников, перейдя все гра ницы, угрожал убить королеву метаморфов. Возможно, он и теперь будет полезен и сможет обнаружить то, чего даже проницательный взор Делиамбера не смог разгадать.
Рабочий поселок представлял собой скопище плетеных хижин невдалеке от центрального сектора раскопок. Эти хлипкие временные строения напомнили Валентину Иллиривойн, метаморфскую столицу в джунглях Зимроэля, где он побывал когда-то. Но это место казалось еще более удручающим, чем Иллиривойн. Там метаморфы, по крайней мере, могли строить свои жилища из молодых деревьев и лиан, а здесь в их распоряжении не было ничего, кроме скрюченных кустов, растущих на равнине. И хижины тоже получились кривыми и жалкими.
Рабочих кто-то предупредил о прибытии понтифика, и когда Валентин подъехал, они уже толпились перед хибарами группами по восемь-десять душ.
Это были тощие, оборванные, голодного вида создания, разительно отличающи еся от культурных, образованных археологов. Валентин спросил себя, где же они берут силы, чтобы заниматься своим тяжелым трудом в этом негостеприимном климате.
Как только появился понтифик, они устремились вперед и окружили пришельцев так плотно, что Лизамон Гультин зашипела и схватилась за свой вибромеч.
Но они, видимо, не замышляли ничего дурного — просто толпились вокруг и, к удивлению Валентина, выказывали ему самые раболепные знаки внимания: толкали друг друга, чтобы поцеловать край его одежды, падали на колени в песок, даже простирались ниц.
— Не нужно этого, — растерянно крикнул Валентин.
Магадоне Самбиса отзывала рабочих назад, а Лизамон Гультин с Насимонте отталкивали наиболее рьяных. Великанша делала это спокойно и без суеты, Масимонте же злился, и на лице его читалось отвращение. Когда передние отходили, их место занимали задние, рвущиеся вперед с яростной решимостью.
Эти изнуренные труженики так старались выразить свое почтение понтифику, что Валентин не мог не усмотреть в их рвении откровенной фальши. Они явно перегибали палку. Возможно ли, чтобы какая-то группа пьюриваров, пусть даже самого простого звания, вдруг ощутила искреннюю радость при виде понтифика Маджипура? Или так слаженно, по доброй воле, выражала свой восторг?
Некоторые, и мужчины и женщины, изъявляли свое почтение, копируя облик гостей, и перед ним предстало с полдюжины расплывчатых, искаженных Валентинов, пара Насимонте и гротескное, в половину натуральной величины, изображение Лизамон Гультин. Валентину оказывали эту своеобразную честь и раньше, при его визите в Иллиривойн — тогда это взволновало и неприятно поразило его. Сейчас он испытал сходное чувство. Пусть меняют обличье, если хотят, раз уж они наделены этим свойством — но есть что-то зловещее в том, как они отражают лица посетителей.
Толкотня сделалась еще ожесточеннее, и Валентин помимо воли почувствовал некоторую тревогу. Их здесь больше сотни, а пришельцев только горстка. Дело может обернуться плохо, если не принять мер.
Но тут чей-то властный голос прокричал:
— Назад! Назад! — Толпа перевертышей отхлынула от Валентина, словно под ударами кнута, и воцарились тишина и спокойствие. Из недвижимых теперь рядов вышел метаморф необычайно высокого роста и крепкого сложения. Низким рокочущим голосом, которого Валентин еще не слышал ни у одного метаморфа, он объявил: — Я Ватиимераак, начальник работ. Добро пожаловать к нам, понтифик. Мы ваши покорные слуги.
Но ничего услужливого в нем не наблюдалось. Напротив, он держал себя, как лицо, облеченное властью. Он кратко извинился за неподобающее поведение своих подчиненных, объявив, что это простые крестьяне, ошеломленные посещением верховного правителя и выражающие на свой лад преклонение перед ним.
— Я этого парня знаю, — шепнул Аарисиим на ухо Валентину.
Но прояснить этот вопрос до конца не удалось: Ватиимераак махнул рукой, и все вокруг опять закипело. Одни рабочие несли гостям блюда с колбасами и чаши с вином, другие тащили из хижин криво сколоченные столы и скамейки.
Жители деревни снова сгрудились вокруг Валентина, настойчиво предлагая отведать их угощение.
— Они отдают нам свой собственный ужин! — запротестовала Магадоне Самбиса и велела Ватиимерааку прекратить это, но начальник сказал, что это обидит рабочих и ничего поделать нельзя: придется сесть за стол и отведать все, что они принесли.
— Позвольте, ваше величество, — сказал Насимонте, когда Валентин потянулся за чашей вина. Герцог пригубил вино и лишь потом передал Валентину. Попробовал он и колбасу, и вареные овощи, поданные понтифику.
Валентину не пришло в голову, что рабочие могут отравить его, но он позволил старому Насимонте осуществить свой очаровательный рыцарский ритуал без возражений. Он слишком любил старика, чтобы испортить ему красивый жест.
Через некоторое время Ватиимераак сказал:
— Полагаю, это смерти доктора Гуукаминаана мы обязаны посещением вашего величества?
Прямота распорядителя работ ошеломляла.
— А если я приехал просто взглянуть на раскопки? — добродушно ответил Валентин. Но Ватиимераак не смутился.
— Я сделаю все, что потребуется, чтобы помочь вам найти убийцу, заявил он, стукнув по столу в подтверждение своих слов. На миг очертания его широкого, с тяжелым подбородком лица заколебались, как будто под действием невольной метаморфозы. Валентин знал, что у пьюриваров это служит признаком сильных эмоций. — Я питал величайшее уважение к доктору Гуукаминаану. Считал за честь работать рядом с ним. Я часто сам копал для него, когда участок был слишком сложен, чтобы доверить его менее умелым рукам. Сначала он утверждал, что так делать не подобает, но я сказал: нет, доктор, сделайте мне это одолжение — и он понял и разрешил мне. Чем я могу помочь вам в розысках злодея?
Он держался с таким пафосом, прямотой и откровенностью, что Валентин -%".+lнасторожился. Звучный голос Ватиимераака и безупречно правильное построение фраз казались донельзя театральными, а его проникновенная ис кренность отдавала таким же притворством, как неумеренное ликование его рабочих, все эти коленопреклонения и целования одежд: то, что перехлестывает через край, всегда кажется неубедительным.
