— А у меня тоже медные волосы! — с гордостью и страхом заявил маленький мальчик, встряхивая темно-рыжими вихрами. — Значит, и я непобедим?
— Потомков Калева много, — сказал Вяйнемейнен. — К примеру — Ильмаринен, что прячется у вас за спинами. Никто не знает, кто носит в себе росток вечной юности, и в ком он возродится и для чего…
— Может, хватит? — мрачно спросил Ильмо.
— Если же род Калева измельчал и уже не способен порождать героев, готовых достойно принять свое предназначение, — спокойно продолжал Вяйно, — то горе ему! Ведь мощь Похъёлы растет с каждым днем, и нет больше никого, кто готов бросить ей вызов…
— Когда я вырасту, я пойду воевать с Похъёлой! — крикнул медноволосый мальчик.
— И я, и я! — наперебой закричали другие.
— А я не пойду! — рявкнул Ильмо, развернулся и выскочил за дверь.
Конечно, в детстве он кричал то же самое, что и детишки. Теперь-то он прекрасно понимал, что ни с какой Похъёлой воевать не пойдет. Какая война, о чем они? После Калева никто из карьяла туда не ходил, а если кто и ходил, то назад не возвращался. Не воином ему суждено стать, а жертвой за Рауни. Надо было сразу поступить так, как советовал благоразумный Антеро: уйти из Калева и поселиться в лесу. В Тапиоле он всегда был желанным гостем…
Сзади его кто-то похлопал по плечу. Ильмо обернулся как ужаленный и снова увидел Вяйно.
— О чем задумался, охотник?
«Ну что же он от меня никак не отвяжется!» — с тоской подумал Ильмо.
— Ты прослушал руну? Понял, о чем она?
— Понял, понял. Как раз думал о том, что если бы Трем Хийси пришла такая блажь, то еще до утра на месте Калева осталась бы только куча холодных бревен, засыпанных снегом. Если в этой руне правды хоть на четверть, все мы, даже вместе с Калева — то есть с тобой — ничего не смогли бы сделать с Тремя Хийси. Не говоря уж о самой Похъёле.
— Ничего ты не понял, — покачал головой Вяйно. — Три Хийси — жители Похъёлы, и в земли карьяла им путь закрыт. Всему в мире отведено свое место, даже Калме. Точнее, было отведено — пока не появилось сампо. Теперь в руках тунов — смертных, одержимых страстями рабов Калмы — божественная вещь становится орудием разрушения. Ты боишься идти в Похъёлу, но пойми: еще немного, и Похъёла придет сюда. Она уже идет…
— Поэтому так холодно и мне мерещится Йоулу? Или это ты наводишь морок?
— Вот как? — с любопытством произнес Вяйно. — Нет, я не колдую. Но если тебе мерещится Йоулу, это неспроста. Что такое, по-твоему, Йоулу?
— Изволь. Йоулу — темная вершина года, зима за спиной, — мрачно сказал Илмо. — Это волки, что крадутся за ослабевшим лосем, чтобы сожрать его заживо. Кажется, оглянешься, а за плечом караулит холодная пустота…
— Если так, то зачем его праздновать?
— Из трусости. Вяйно рассмеялся.
— Посмотри наверх, сколько огней в Голубых полях! Это Укко собирает богов на праздничный пир. Ильматар украшает лоб и грудь звездами, а Таара зажигает северное сияние. Йоулу отмечают во всех землях и люди, и хийси. Этот мир славно и разумно устроен богами, в нем место и для зимнего Йоулу, и для летнего Кекри. Когда приходят холода, мы встречаем их радостью, а не плачем. Смех убивает страх, огонь и веселье прогоняют смерть. Давай, Ильмо, не кощунствуй и быстро развеселись.
— А если я переберу пива, упаду в сугроб и замерзну насмерть?
— Станешь добровольной жертвой Калме, притом бесполезной и дурацкой.
— Разве сейчас я не жертва?
— Если сам хочешь считать себя жертвой — то непременно ею станешь.
— Намекаешь, что есть надежда на успех?
— Да о чем же я твержу! Тебя выбрали боги не для жертвы, а для битвы.
Вяйно помолчал и добавил:
— Пока еще надежда есть. Но если ты откажешься — наступит ночь без рассвета. В такую ночь где-то открываются невидимые врата, из которых веет холодом вечной тьмы. Иногда в эту дверь уходишь ты, а иногда из нее приходят к тебе. Если такая ночь когда-нибудь придет к тебе, ты ее узнаешь и поймешь, что ты — ничто перед лицом судьбы. Вот такую ночь ты и должен предотвратить.
— Да почему именно я?
— Потому что кроме тебя — некому.
Вяйно вернулся в избу. Дверь захлопнулась, и вдруг морок прошел. Холод перестал жалить Ильмо. Он стоял на улице, и никакого Йоулу в помине не было. Во дворах шелестели рябины, родичи праздновали победу над туном. Вот потащили голову на шесте к холму, чтобы сжечь перед лицом предка. Рауни весело скалился с наконечника копья. Ильмо подскочил к избе, распахнул двери — пусто, темно, и ни детей, ни Вяйно.
Кто бы сомневался.
«Почему Вяйно так настаивает, чтобы в Похъёлу отправился именно я? — думал Ильмо, поднимаясь по улице на холм. — Почему не он сам, ведь он не дальний потомок, а родной сын богини? Почему не Йокахайнен — он вообще оттуда родом и всё знает о тунах! Почему не Ахти, который так и рвется совершать подвиги? Зачем боги выбрали именно меня, у которого меньше всего причин и желания этим заниматься?»
Допустим, он вопреки здравому смыслу проберется в Похъёлу незамеченным, разыщет это сампо и каким-то чудом притащит его к Вяйно. Тогда он в самом деле станет победителем и спасителем, и родичи наконец должны будут это признать. Никто больше не станет прямо или косвенно выживать его из Калева. Он станет великим райденом, как отец; его слава превзойдет даже славу Вяйнемейнена. Антеро сам приведет ему Айникки. «Я стану жить как хочу. А жена, окруженная почетом, будет встречать меня дома. И никакая Локка ей, жене великого героя, слова сказать не посмеет…»
Ильмо постарался представить эту благостную картину, но на душе у него по-прежнему было тяжело. В благополучный исход не верилось, что бы ни утверждал Вяйно. Кто мог подумать, что стать избранником богов — такое несчастье! Видно, не случайно родичи молятся на Йоулу, чтобы боги обращали на них как можно меньше внимания!
Впереди снова показался высокий частокол дома Антеро. Ильмо осмотрелся, нет ли поблизости хозяев, привычно обошел его с другой стороны, перелез на черемуху, спрыгнул во двор. Сторожевой пес молча поблескивал глазами из темной конуры. Слуховое окно в горенке было приоткрыто.
— Айникки! — шепотом позвал охотник. Никто не отозвался. Впрочем, он особенно и не ожидал отклика. Скорее всего, невеста лежит внизу, на женской половине за печью. Она все еще больна. Что значит — больна? Рауни заколдовал? Сглазил? Выпил кровь? Антеро от объяснений отказался. А если Айникки его не узнает? Рыбаки из Заельников болтали, что она сошла с ума…
Внутри горенки было темно, тепло и душно, пахло цветочным воском и сеном. Ильмо застыл, прислушиваясь в темноте.
