Он отпустил ее руку и откинулся назад, изучая ее лицо. Он принуждал себя улыбаться, но это давалось ему с трудом.
— Помнишь, как мы маленькими ездили к родственникам в Очный Цвет? Такой большой дом в холмах Ольшаника? Ты боялась, потому что тебе наговорили, что там водятся мантикоры, а я сказал, что буду тебя защищать. Что я ничего не боюсь. Я тогда только что получил свой первый меч да выучил несколько чар, но твердо пообещал, что не позволю, чтобы с тобой случилось плохое. Никогда.
На некоторое время он утратил способность говорить.
— Мне вспомнился тот старый гоблин, — произнес он наконец. — Помнишь его? Он встретился нам на Огнистой Дороге. Он вез на рынок кроличьи шкурки и позволил тебе погладить своего единорога. — Караденус вернул на лицо улыбку. — Какая ты была храбрая! Единорог шарахался от моего запаха — а может быть, от чар, которые были тогда на мне, и колокольчики на нем звенели вовсю. Но когда подошла ты, он наклонил голову и дал себя погладить. И глаза у тебя сделались большие-большие.
Он снова взял ее за руку и надолго замолчал.
— Я приду к тебе снова, как только смогу, — сказал он, вставая. — Я не забываю. Никогда не забуду. — Он поцеловал ее в щеку, твердую и холодную, как из глины. — И когда день придет, я отомщу за тебя — клянусь Колодезем. — Помедлив, он часто заморгал и поцеловал ее еще раз. — Я люблю тебя, сестра, моя Эрефина. — Она сидела все так же неподвижно, если не считать легких колыханий ее груди. — Прощай.
— Какой же он красивый, — говорила молодая сестричка с фермы. — Но вышел он от нее грустнее некуда, вам так не кажется?
— Поди разбери их, этих Цветков, — сказала другая. — Чисто статуи.
— Нет, я думаю, он все-таки жалеет сестру...
Другая продолжала отмерять в стаканчики эликсир некусайки — в лечебнице близилось время приема лекарств.
— Цветки не расходуют сил на чувства, особенно когда речь идет о женской половине семьи. Просто делают что положено, всем напоказ. Это они умеют.
— И потом она здесь уже столько лет, что пора и привыкнуть, — сказала сиделка постарше. — Все это романтические бредни, дитя мое. Про богатых красавчиков можно навоображать что угодно — они мастера представляться.
— Вы правда так думаете?
— Запомни мои слова, девочка, и не давай себя обдурить. Они правят миром, вся Эльфландия им кланяется — с чего им печалиться-то?
— А это еще что? — Тео подозрительно прищурился на склянку в руках у леди Амилии — та излучала желто-зеленое свечение, как в малобюджетном кино.
— Плакса-вакса-гуталин, — прокомментировала Кочерыжка болтавшая ногами на краю лабораторного стола.
— Ты-то хоть помолчала бы!
— Это совсем не больно, — сказала эльфийская леди, но этому утверждению, на взгляд Тео, недоставало задушевности.
— В последний раз вы говорили, что больно будет совсем чуть-чуть, а мне точно сверло от бормашины в позвоночник всадили. Как же прикажете понимать ваше «не больно»? Как солидную трепку?
— Во всяком случае, не хуже, — заверила леди Амилия. — Лягте, пожалуйста, на живот. Хорошо, что мы не надели рубашку, правда?
— Просто здорово. — Тео взгромоздился на застланный белым стол. Сходство этого кабинета с ветеринарной клиникой не давало ему покоя — спасибо и на том, что тут чисто. Однако он не договаривался изображать из себя подопытного кролика в обмен на безопасность. — Вы так и не сказали, что у вас в этой склянке.
— Пиявка. Мы возьмем у вас немножечко крови.
Тео начал сползать со стола, но леди Амилия ухватила его за руку и не пустила. Ничего себе силища для такой хрупкой дамы! На вид в ней не больше ста десяти фунтов*[24].
— Не нужно сцен, юноша. Он что, в самом деле так плохо разбирается в науке? — осведомилась она у Кочерыжки.
— Пиявки, по-вашему, наука? А дыба и тиски для пальцев тогда что — тестирование?
— Нам просто нужна толика вашей крови для... для еще одного анализа. Нам так редко выпадает случай исследовать такого, как вы.
— Я думал, что смертные посещали этот город довольно часто.
— Ну-у... не так уж и часто. Здесь, во всяком случае, давно уже не было представителей вашего вида, а наука с тех пор значительно шагнула вперед. Это бесценная возможность пополнить наши знания. Перестаньте капризничать и лягте как следует.
— Миледи знает, что делает, Тео, — вставила Кочерыжка.
Он не хотел подводить летуницу, но ведь и она впутала его в эти эксперименты, не спрашивая согласия. Он вытянулся на столе и уставился в стену, совершенно голую, если не считать барельефа со стилизованным нарциссом. Он пытался расслабиться, но чуть не взвизгнул, когда холодная рука леди Амилии коснулась его спины.
— Глупенький, вы ведь только хуже себе делаете, когда напрягаетесь. Не бойтесь, эти пиявки специально выращиваются для научных целей. — Что-то присосалось к нему под лопаткой, и он ощутил укол, вокруг которого быстро распространилось онемение. — Теперь будет легче, — заявила исследовательница. — В их слюне содержится анестетик. Это значит, что...
— Я знаю, что это значит. — Невежливо, должно быть, перебивать фею, занимающую столь высокое положение в обществе, да только он плевать на это хотел. Обращается с ним, как с Чарлтоном Хестоном*[25] на планете обезьян. — «Мы добавим еще пятьсот баксов к вашему больничному счету» в переводе с греческого. Шутка, — добавил он после нескольких секунд недоумевающего молчания.
— Да, конечно. Ну, кажется, наша малышка уже напилась. Кумбер! Еще пиявку, пожалуйста.
— Еще? Почему бы вам не пробурить во мне скважину и не выкачать сразу ведро?
— Хорошая мысль. — Леди Амилия применила силу, чтобы удержать его на столе. — Это тоже была шутка, мастер Вильмос.
Когда она наконец удалилась — не иначе для того, чтобы прочесть маленьким эльфикам лекцию о вреде жевательной резинки, — Тео снова влез в рубашку и брюки. Ассистент миледи, невысокий эльф с кожей цвета ириски и волосами чуть посветлее, остался наводить порядок в лаборатории.
— Сколько я здесь пробыл? Чувство такое, что целый день.
— Сейчас далеко за полдень, — сообщила Кочерыжка. — Есть хочешь?
— Угу. Когда тебе ставят большую светящуюся пиявку, это здорово повышает аппетит.
— Может, помоете руки, пока я еще раковину не вычистил? — предложил ассистент.
Тео потряс головой, и эльф принялся надраивать бронзу.
— Ох и ворчун же ты, Вильмос, — заметила Кочерыжка.
— Что во мне такого интересного? Здесь сегодня перебывало с полдюжины эльфов, и все на меня пялились, хотя слова ни один не вымолвил: Чувствуешь себя, как Человек-Слон.
