Хорошей же вышел из неё журналист-расследователь, подумала Кэми. Она не задала себе ни единого верного вопроса, что уж говорить о других. Она не задалась вопросом, почему Роб разговаривал с Лиллиан таким образом, перед тем, как уйти, чтобы просто сбежать, и ушел не потому, что они были бессильны. Она просто предположила, что он злорадствует.
Роб знал Лиллиан всю жизнь. Он знал, что она будет делать, как воспользуется своей магией, потому её магия не подействует на Ауример и он спокойно сможет переступить порог своего собственного особняка.
Он знал, как Лиллиан будет действовать и воспользовался шансом.
— Он отправил в лес чародеев, — прошептала Кэми. — Мы все погибнем вслед за Лиллиан.
— Я видел их, — прошептал Генри. — Он они меня нет. Я не знал, что делать. Мне их не одолеть. И Лиллиан, но, она похоже, с ума сошла; её чародеи мертвы. Если бы мы начали бросаться огнем или что-нибудь в этом духе, то мальчик мог пострадать. Бедный ребенок. Он видел, как они все погибли. Он видел, как чародеи пришли за ним. Он так и не заплакал; он просто стоял и смотрел.
— Чародеи Роба искали его. Она забрали Лиллиан. Они забрали их в Ауример. Я не знал, как остановить их, не знал, что делать, и потому не сделал ничего. Мне жаль.
— Это не ваша вина.
Собственный голос Кэми показался отстраненным. Она верила в то, что сказала Генри. Он и правда ничего не мог сделать, разве что погибнуть вместе со всеми, но уже столько людей уже были мертвы, но она все никак не могла заставить себя произносить свои слова хотя бы с малой толикой убедительности.
Ей хотелось хоть кого-нибудь обвинить. Ей хотелось ненавидеть Лиллиан, которая выкрала Кэминого брата и всех её погибших чародеев, но она могла представить степень отчаяния Лиллиан. Прямо сейчас Лиллиан была пленницей собственного дома. И Тен был пленником вместе с ней, и Кэми поняла зачем Робу ребенок, источник, когда он ненавидел все источники, когда он хотел стереть все источники с лица земли и когда он хотел, чтобы город отдал ему одного ребенка.
Роб хотел принести в жертву зимнему солнцестоянию её брата.
Кэми стояла неподвижно на темной извилистой дорожке и смотрела на пламя, окружившие Ауример. Еще совсем недавно она была так уверена, что сможет действовать, что придумает план и воплотит его и остановит все это.
Кэми осознала, что огонь отбрасывает тень. Отраженные языки яркого пламени с прожилками тьмы поглощали Разочарованный дол.
Чародеи опять прибирают город к своим рукам.
Она ничего не могла поделать.
Глава Двадцать Восьмая
Смех в ночи
Отец Кэми не винил её. Он не задал ей не единого вопроса, когда она рассказала ему о Тене, а лишь притянул её ближе к себе и прижался щекой к её волосам.
— Я рад, что ты в безопасности, — сказал он.
Прийти в Наводнение было молчаливым единогласным решением. Дом Кэми не казался больше безопасным. Казалось, Томо был рад побывать в другом месте или просто был рад находиться рядом с ней и папой. Он спал в гостиной, используя грудь папы в качестве подушки. Если отец даже на миллиметр сменял позицию, Томо начинал всхлипывать во сне.
Кэми была благодарна тому, что он спал, потому что это прекратило расспросы о местонахождении мамы. Никто из них и не подозревал, где она.
Генри снял комнату и исчез в ней. Холли вернулась домой, чтобы узнать вернулись ли её родители или остались в Ауримере вместе с Робом. Анджела и Ржавый пошли с ней.
— Мы скоро вернемся, — сказала Анджела, вцепившись в руку Кэми. — Холли не останется с ними. Ей лишь нужно узнать.
— Конечно, — сказала Кэми.
Анджела сжимала обе её руки, что было очень странным поведением со стороны сдержанной Анджелы, и заглядывала ей в лицо.
— Ржавый может пойти с ней, — наконец предложила она. — А я останусь.
— Не нужно, — сказала Кэми. — Здесь со мной папа, Томо и Джаред. Ты должна пойти.
Взгляд Анджелы впился в лицо Кэми, Кэми не знала почему. Ей пришлось отвести взгляд.
— Я сразу же вернусь, — пообещала Анджела, а затем крепко обняла её, прежде чем уйти, на мгновение волосы Анджелы и её духи затмили весь мир.
Несмотря на то, какой оцепеневшей себя чувствовала Кэми, этот жест принес ей успокоение. Она закрыла дверь ГОСТИНИЦЫ за ними тремя, Холли с тревогой посмотрела на Кэми через плечо, когда они шли вниз по улице, а затем обернулась.
Люди в баре не задавали вопросов. Горожане по всей видимости твердо решили игнорировать пожары вокруг Ауримера.
Проходя мимо одного стола, Кэми услышала как мистер Стерн сказал «Линберны» и остановилась, чтобы узнать конец предложения.
— Устроили это между собой, — сказал он.
Кэми открыла было рот, чтобы заговорить, и поняла, что не знает, что сказать. Чересчур много свалилось на неё: её брат, чародеи в лесу, она позволила врываться в свои мысли, ничего не добившись тем самым. Мистер Стерн посмотрел на неё, с мутным и вызывающем взглядом в глазах, как будто ожидая с ней спор. Она прошла мимо него к барной стойке, на которую облокотился Джаред, разговаривая с Мартой Райт.
— Если захочешь, — говорила Марта тихим голосом, — если отношения между твоими родственниками испортятся, у нас найдется для тебя комната наверху. Там все так, как ты оставил. Твой брат тоже может остаться. Столько сколько нужно будет.
Если отношения между твоими родственниками испортятся. Как будто Джареда наказали из-за его мотоцикла, в то время как умирали люди.
— Ты хочешь узнать о том, что произошло? — спросила Кэми.
Марта смотрела на бар, а не на неё.
— Что мы можем поделать? — ответила она очень тихо. Было ясно, что это не было её предложением. Она говорила это так, как будто оказалась в безысходности. Она имела в виду, что все они оказались в безысходной ситуации.
— Спасибо, — поблагодарил её Джаред серьезно. Марта подняла взгляд и улыбнулась ему, прежде чем поспешить на другую сторону бара.
— У тебя здесь есть поклонники, Линберн, — заметила Кэми.
— Все дело в аристократичности моего скелета, — сказал Джаред. — Она порабощает всех женщин любых возрастов. Мои скулы командуют, а им остается лишь повиноваться. — Его голос был ровным, а пальцы водили по завитушкам древесной барной столешницы. И все же Кэми не смогла выдавить улыбку, даже такую беспомощную, как у Марты Райт.
Эш был у неё в голове, неизбежный, как вода, в которой тонешь. Он совершенно не представлял, как оградить свои эмоции от неё. Она чувствовала тяжесть его присутствия, хотя он и был ранен и лежал в постели, и чувствовала, что она не могла дышать и больше уже никогда не сможет.
