— Каши…
— Я могу. Я должна. Я хочу. А ты должен вернуться в Квирайт. Ты был прав, прав во всем. Павек был прав; Бегуны Луны были правы. Все дело в Лаге, этом смертельном яде, и в двух сумашедших: Элабоне Экриссаре и халфлинге-алхимике. И все это не имеет никакого отношения к зарнеке и Дыханию Рала. Я должна был слушать… Мы должны держаться от этого подальше. Ты должен предупредить Бабушку. Ты должен сказать ей, чтобы она защищала Квирайт.
Йохан уставился на волны тепла, поднимавшиеся над печкой. — Да я скорее умру, чем брошу тебя здесь, Каши.
— Нет…
Едва слово выскользнула из нее, как она поняла то, что он сказал, и то, что ее подозрения, еще с того времени, когда она была ребенком, совершенно правильны. Дварфским фокусом Йохана было вовсе не его преданность Квирайту, или Бабушке или другим друидам. Это была преданность ей и только ей. Она стала центром его жизни. Любую мелочь, случавшуюся с ней, он считал своей личной виной. Но если она умрет, Йохан будет осужден на полу-жизнь как баньши, носясь как призрак по пустым землям, потому что он не сумел защитить ее, самое важное из всего того, что есть в его жизни.
— Тогда мы должны вернуться в Квирайт вместе.
Он слегка шлепнул ее по колену, прежде чем подняться на ноги, сигнал, что их отдых закончился и пришло время идти дальше. — Да, мы должны.
* * *
Солнце спускалось, став таким же огромным, как и башня над сводчатая дворцом Короля Хаману, и сверкая, как свеже-пролитая кровь. Йохан, которого никогда не подводило чувство направления, вернулся вместе с ней в лагерь кочевников-эльфов рядом с городской стеной. Они оба устали до предела, а в сознании Акашии до сих пор все звенело, после борьбы с атакой мыслеходца, но она разрешила себе поверить, что они убегут через какую-то дверь, которую им откроет суровый эльф. А как только они окажутся за стенами Урика, она не сомневалась, что они спокойно доберуться до Квирайта.
Она не была настолько глупа, чтобы поверить, что опасность миновала, но ее дыхание стало легче, а в ногах появились новые силы.
Эльфа с соломенными косичками не было нигде видно, когда они вошли в покрытое палатками простанство между рынком и стеной. Она повернулась, чтобы спросить у Йохана, и уловила быстрое движение среди палаток. Ее глаза не видели ничего необычного: в палаточном лагере было полно народу, и эльфы шныряли во всех направлениях. Но своим мысленным взглядом, поддерживая непрерывную защиту при помощи Невидимого Пути, она увидела желтое пятно, пятно цвета темплара. Не цвета стен, но того ослепительного желтого цвета, который каждый день носил любой темплар в Урике и которым, учитывая непрекращаюся давление на ее защиту, нельзя было пренебрегать.
Она схватила запястье Йохана и указала на место, где ее мысленный взор увидел появившееся и вновь исчезнувшее желтое пятно. — Опасность!
Йохан поставил ее позади себя и встал, выставив подбородок вперед, лицом к палатке, готовый ко всему, что бы не приготовила им судьба. И буквально со следующим ударом сердца она увидела, как тот самый отвратительный, волосатый дварф — прокуратор, которому они обычно продавали зарнеку — идет им навстречу.
— Все кончено, — объявил прокуратор, не вынимая оружия. — Сдавайтесь. Вы привезли запрещенный товар в город. Необходимо заплатить штраф, и ответить на несколько вопросов. Ничего серьезного — если вы пойдете без сопротивления.
Йохан ответил, разведя ноги пошире и напружинив их. — Беги, Каши, — тихо бросил он. — Этим я займусь сам.
Но она не двинулась с места. Прокуратор был одет в потрепанную рубашку, цвета регулятора, он и был тем желтым пятном, которое она видела своим мысленным взглядом, но он не был источником мысленной атаки на них.
— Есть другой, Мастер Пути. Ты лишишься моей защиты, если между нами будет большое расстояние.
— Я справлюсь. Беги.
«Беги куда?» хотелось ей спросить. Он был единственный, кто знал секреты Урика и тот эльф именно ему пообещал открыть дверь…
Если эльф не переметнулся на другую сторону и не продал их тому, кто предложил побольше.
Все стало еще хуже, когда в следующее мгновение из лабиринта палаток появилась еще одна фигура: женщина-человек, крепкая и сильная, одетая в одежду темплара. Ее правая рука, обнаженная до плеча, была покрыта странной татуировкой в виде сплетающихся змей.
— Беги ты, — прошептала Акашия на ухо Йохану. — Беги всю дорогу до Квирайта, до Бабушки.
Он не пошевелился, а волосатый дварф и татуированная женщина были уже близко. Эльфы из палаточного лагеря, мгновенно смекнувшие, что сейчас произойдет, брызнули во все стороны.
— А смогу прикрыть тебя, пока ты не будешь в безопасности, — настойчиво прошептала она. — Беги!
— Защити нас обоих.
— Я не могу. Найди своего «друга». Используй «дверь». Долги надо платить. — Она слегка подтолкнула его в спину, хотя такой толчок никак не мог сдвинуть с места могучего дварфа. — Прошу прощения, Йохан. Я прошу у тебя прошения от всего сердца, что привела тебя сюда, но ты должен идти. Один из нас обязан вернуться в Квирайт. Не оборачивайся и не верь тому, что я сейчас нашлю. — Она поцеловала его в лысый затылок, заодно пробормотав заклинание. Это было все, что она могла сделать для него, хотя они были далеко от Квирайта, ее друидская сила была ослаблена, и заклинание вышло не слишком сильным. Она надеялась, тем не менее, что это заклинание защитит его от атаки, которую она ожидала, но в основном она надеялась, что он убежит.
Йохан покачнулся и задвигался. Он успел сделать несколько тяжелых шагов своими короткими ногами, прежде чем другой дварф сообразил что происходит и бросился за ним. Женщина могла бы схватить Йохана, но она даже не поглядела в его сторону; она нацелилась на Акашию и только на Акашию.
Акашия сосчитала до трех ударов сердца, потом, сохранив в самых глубинах своей памяти главные тайны Квирайта, загрузила в свое сознание страшные, искаженные твари для своей собственной атаки. Творения из ночных кошмаров, которые она помнила, похожие на те, которые недавно атаковали ее, были наготове в ее сознании; она отключила защиту, чтобы принять их и не сопротивляться им.
Ее последние сознательные мысли было о Йохане, о его безопасности и бегстве, а потом она отступила в самые темные уголки своего воображения. Наружу вырвались ненависть, страх и мщение — все злые и зловредные мысли, которые у ней были и которые она подавляла — в точности, как Бабушка научила ее делать, если придет такой момент, когда все самое важное в ее жизни окажется в опасности.
Хотя поступая так она и рисковала навеки потеряться в темноте.
