Пробивший себе путь Аристайдес швырнул в меня пылающий шар чистой энергии. Будь у меня силы, я бы с легкостью отразил эту атаку, но не теперь — огонь ударил мне в грудь, свалив на пол. Книга выпала из рук. Я пытался снова встать на ноги, но было уже слишком поздно. Мой противник ожесточенно занес меч над головой, а я не мог избежать смертельного удара. Вспышка боли была короткой.
Лицо Гарретта казалось страшно озабоченным, когда я открыл глаза, глядя на него. Потребовалось несколько секунд, чтобы осознать, где я нахожусь и кто я. Пребывая в полной растерянности, я совершенно четко знал, чьими глазами увидел все происшедшее. Но откуда взялось это видение? Неужели душа покойного из этой урны сумела установить со мной контакт? Был ли он все еще здесь, или же это всего лишь отдаленное эхо, которое мне удалось уловить?
Самым страшным казалось то, что в этот момент помутнения сознания я уже не являлся простым наблюдателем, а действительно стал им — думал как он, чувствовал как он и его воспоминания стали моими. Как будто видение стерло мое «я» и на время заменило его разумом другого человека.
Гарретт ни о чем не спрашивал. С испытующим взглядом он помог мне встать на ноги. Кивнув, я тем самым хотел сообщить ему, что снова чувствую себя нормально. В его взгляде сквозило сомнение, однако вор отвернулся от меня, чтобы продолжить осмотр колонны с урной. Кроме них в помещении больше ничего не оказалось — ни намека на то, что здесь раз и навсегда упокоилось великое Зло.
Ноги мои были все еще ватными, когда я прислонился к стене, чтобы хорошенько подумать. Почему произошли эти убийства? Ведь здесь внизу все казалось нетронутым. По-моему, колдун не выходил из своего склепа и урна казалась надежно запечатанной. Если он хотел вернуться в мир в своем прежнем телесном обличье, то должен был освободиться из этой тюрьмы.
У Гарретта появились те же мысли, ведь он убедился, что урна не пуста, когда, к моему величайшему ужасу, открыл ее и заглянул внутрь. Если я ожидал увидеть вырвавшегося на волю жуткого духа, то сильно ошибался — в обычной погребальном сосуде лежал нетронутый прах покойного. Мне все это было непонятно. Может, Маги заблуждались? Но если причиной всему был не колдун, то кто же тогда пытался выпустить на волю мощь созвездия? Или все-таки это он и величайшим заблуждением являлась попытка обезвредить тирана, закрыв в урне бренный прах? Я чувствовал, что где-то наша теория дала сбой.
И откуда во мне столько сомнений? Неужели из-за того, что я несколькими минутами ранее заглянул в душу человека, нагонявшего в давно минувшие времена столько страха на других людей? Не могу сказать, что ощутил в нем некую чрезмерную злобу. Я чувствовал отчаяние, печаль, но никакой ненависти. Или он таким образом пытался сбить меня с толку? Может, ничего этого не было, может, я стал жертвой иллюзии? Или же летописцы намеренно исказили эту историю?
На лице Гарретта тоже не обозначилось особого воодушевления от находки. Он самым тщательным образом осмотрел комнату, но стены ее были столь же гладкими и лишенными швов, как и на лестнице. Наконец он, потеряв терпение, со вздохом огляделся по сторонам. Взгляд вора задержался на урне. С дурным предчувствием я заметил, как глаза его вспыхнули от пришедшей в голову идеи. Двумя быстрыми шагами он приблизился к сосуду, схватил и перевернул его. У меня перехватило дыхание — я был уверен, что вот теперь-то на волю вырвутся дремавшие здесь злые силы.
Темно-серое облако прах с легким шуршанием оседало на пол и что-то громко стукнулось о камни пола, а затем опять все смолкло и ничего не произошло. Пыль потихоньку улеглась. Я чуть-чуть расслабился и растерянно наблюдал, как мой спутник носком сапога ворошит мелкий серый порошок на полу. Он поймал мой взгляд и, скорчив гримасу, сказал:
— Они исходили в своих предположениях из того, что урна окажется пустой, когда он восстанет. Поэтому они оставили в ней некое указание, проявляющее себя лишь в том случае, если произойдет столь пугающее всех воскрешение.
Наткнувшись ногой на что-то твердое, Гарретт поднял это с пола. Черный черепок, вроде бы из того же материала что и урна, ничего особенного в нем не было. Ошарашенно глядя на бесполезный осколок, он расшвырял в стороны остатки праха. Ничего. Мне было видно, как его лицо еще больше помрачнело.
— Маги… — раздраженно прорычал он.
Осторожно подойдя поближе, я рассматривал черепок в его руке. На первый взгляд в нем не было ничего необычного или магического, даже не заострен каким-то особым образом. Просто осколок, ничего больше. Но вот что удивительно — урна выглядит целой, откуда же тогда он взялся? Слишком велик, чтобы не заметить внешнего повреждения, но сосуд казался безупречным. В задумчивости я смотрел на него.
Внезапно меня посетила мысль. Что, если как раз это и было проблемой? Возможно, она и не целая, а черепок — лишь указание на что-то еще? Сам себе удивляясь, я грубо схватил урну и что есть сил швырнул ее на пол.
Теперь Гарретт уже смотрел на меня как на полного идиота. Но тут выражение его лица изменилось, когда он разглядел осколки сосуда. Подставкой для урны служил массивный черный диск, но теперь он треснул и наружу показалась часть тонкой металлической пластины, спрятанной внутри. Я разглядел на ней мелкие письмена, когда взяв ее в руки, освободил от остатков подставки. Пластина имела величину и форму монеты — плоская, круглая и затейливо украшенная. Множество строк, написанных витиеватым шрифтом, были выгравированы на поверхности. Меня совсем не удивляло, что не удалось прочесть ни слова.
Отдав пластину Гарретту, я готов был скакать от радости, видя намек на одобрение в его взгляде. Он быстро прочитал письмена, чьи символы использовали Предки. Но, как и ожидалось, это оказался древний язык ученых и Гарретт не смог ничего перевести. Тогда он посмотрел мне в глаза:
— Что ты на сей раз увидел?
Не зная, как выразить свои ощущения словами, я мялся, беспомощно глядя на него, и наконец сказал:
— Я был кем-то другим… Полагаю, что видел последние минуты жизни погребенного здесь мужчины. Это было странное ощущение.
— А именно?
— Я не только все видел, но по-настоящему стал им. Это было ужасающе и… удивительно.
— Почему?
— Потому что он оказался совсем не таким, как я ожидал.
— А чего ты ожидал?
— Ну… что его переполняла ненависть, или жажда мщения, или обуревало какое-то иное… злое чувство.
Я чувствовал, что упустил нечто очень важное. В чем же заключалась огромная разница между ожидаемым мной образом и увиденным? И вдруг я понял.
