– Что тебе надо от меня?
– Мне? Да ничего… – Обжора мигом смутился. – Нравишься ты мне… и понимаю, что не след со своей любовью лезть… а нравишься – и все тут! Ну, что тут поделаешь? Хочу тебе показать побольше, жизни научить…
– Спасибо, дорогой. Не нуждаюсь.
– Уверен? – Обжора хитро подмигнул. – Знания – они того… лишними не бывают. Чем бока отлеживать – прогулялся бы по лесу…
– Все равно ведь не успею ничего увидеть. Знаю я твои фокусы.
– А чего ж ты пешком ломишься? – поразился Обжора. – Понимаю, понимаю, так и за неделю не дойдешь…
– Предлагаешь транспорт?
– Тебе? – В напускном ужасе Обжора замахал руками. – Как можно! Тебе! Ты ведь и сам теперь…
Раскинув руки, он загудел, неуклюже затоптался на месте. Напоминало это перегруженный транспортный самолет, пытающийся-таки взлететь. Подмигнул:
– Давай… лети. Над леском, пока не увидишь белый дым. А там садись… смотри.
– Я уже не мальчик, чтобы летать во сне.
– А ты попробуй! – подбодрил Обжора. – Воздушных выдержал, а на крыло стать боишься?
Сейчас он вел себя как сержант из американских военных фильмов. Вроде бы и злой, но вообще-то – очень даже добродушный. Такой прекрасно знает, что мыть всю ночь казарму или отжиматься на раскаленном от солнца плацу – только во благо.
Испытующе глядя на Обжору, Виктор вдруг почувствовал искушение. Полететь? В конце концов, почему бы и нет? Во сне-то… К нему уже приходило это ощущение полета – в безумии чужих воспоминаний, в ожогах чужой памяти. Пусть и перемешанное со страхом – ибо следом неслось огнедышащее чудовище…
Виктор медленно раскинул руки. И успел поймать ухмылку Обжоры.
Не так!
Не изображая из себя обколовшегося ЛСД летчика, не воображая себя самолетом!
Просто – лететь!
Он потянулся к низкому, слабо мерцающему небу. К мутной дымке, накрывшей куполом мир.
И позволил воздуху поднять себя.
Обжора выругался – далеко внизу. По его лицу пробежала гримаса ярости.
Виктор летел.
Тело легло на невидимую опору. На бесконечную опору – протянувшуюся над берегом и лесом, окутавшую горы и накрывшую море. На воздушный мост, встававший от Серых Гор до Теплого Берега, на безумную мощь стихии.
Он чувствовал каждое движение воздуха. Ураган, бушующий над морем, рвущий в клочья паруса незадачливому корвету… Смерч, жадным хоботом дробящий хрупкие домишки… Самум, раскаленным саваном укрывающий караван…
Воздух баюкал его, нес над лесом. Послушный, скованный, готовый на все.
Виктор засмеялся – так легок и сказочен был полет. Он стал одним целым с воздушным океаном. Пусть лишь во сне. Пусть лишь на миг.
Обжора, продолжавший бесноваться, остался на берегу. Теперь он топал ногами, будто балованный ребенок, потом, в припадке ярости, схватил полузасыпанный песком валун и швырнул в море. Ого, вот это силища…
Виктор даже не успел подумать, как он это делает. Потянулся к морю, уже принимающему в себя камень. Почувствовал бегущую к берегу волну – тугую, бьющуюся на месте силу. И встретил валун ударом.
Камень, ныряющий в воду, вздрогнул и вылетел обратно. Плюхнулся под ноги Обжоре, смешно отпрыгнувшему в сторону. Вот так-то…
Воздух нес его все дальше. Мелькнула затерянная в лесу полянка с покинутым домом. Секундное искушение – снизиться, войти, вдруг хозяева вернулись – отозвалось немедленной потерей высоты.
Нет. Вперед. Что там говорил Обжора?
Белый дым?
А вдали, у подножия гор, и впрямь дымилось. Вот только не белым – дымы шли черные, серые, сизые – будто догорала свалка.
Виктор ускорил полет. Это оказалось неожиданно просто – и даже не было ощущения встречного ветра. Воздух расходился перед ним, воздух нес его к дымным столбам…
…к веселым раскаленным сквознякам, раздувающим пламя…
Он почувствовал боль. Резкий, пронзающий тело укол. Так замирает сердце, окатывая волной ужаса и отвращения, при взгляде на что-то… что-то, невыносимое для глаз…
Дымное марево колыхалось совсем рядом. И видно уже было, что горит.
Город.
Закопченные, чуть скособоченные дома. Не такие, как в Срединном Мире, скорее Изнаночные. Бетонные иглы, которые и на улицах американского мегаполиса выглядели бы уместно. Кварталы коттеджиков, вылизанные огнем до фундамента. Геометрически выверенный микрорайон чисто российского обличья – невысокие здания, раскинувшиеся вширь, а не ввысь. Мятый, искореженный асфальт. Озерцо пылающего битума на месте чего-то, напоминающего остатки бензоколонки. Город не вызывал каких-то конкретных ассоциаций и в то же время казался знакомым. Некий усредненный город…
Виктор опустился посреди улицы. Асфальт под ногами был мягкий и липкий, его пересекали рубчатые полосы, подозрительно похожие на следы танковых гусениц. Полосы оканчивались в накренившемся здании, в стеклянных осколках витрины.
Господи, да что тут происходит?
Он сделал шаг – чувствуя, как вокруг напрягается воздушный кокон. Будто невидимая броня, хранящая от жара и копоти… Трещали в домах последние очажки пожаров – видимо, все, что могло сгореть, уже сгорело. Из стены совсем уж развалившейся пятиэтажки торчала скрученная, оплавленная труба. Чахлый венчик голубого пламени трепетал в последних судорогах – остатки газа уже не в силах были поддерживать огонь.
Виктор как зачарованный двинулся вперед.
В развалинах пятиэтажки что-то хрустнуло – звук был слаб и не страшен, так ломаются пластмассовые игрушки под ногой взрослого человека, так хрустят сухие ветки в лесу. Обращенная к Виктору стена задрожала и ссыпалась внутрь здания – обнажая пустое, выбитое взрывом или просто выгоревшее нутро. На остатках перекрытий, на высоте третьего этажа, открылась комната, ободранная, заваленная горелой щепой и горами мусора. Уцелевший потолок выгнулся внутрь бетонными сосульками. Словно в насмешку, сохранилась в углу кровать – древняя металлическая кровать с панцирной сеткой, вся вычерненная огнем.
Непроизвольным жестом Виктор вскинул руку – что-то уцелевшее в этих руинах казалось насмешкой, вызовом. Тугой кулак ветра ударил в комнату, и та будто вскипела – накаленный металл кровати вспыхнул будто в кузнечном горне, прошел цветами побежалости и оплыл огненной лужей.
За спиной раздался негромкий звук. Он обернулся.
Посреди улицы стояла собака. Здоровая, не то доберман, не то ротвейлер, оскалившаяся, с окровавленным хребтом. Когда-то, наверное, откормленная и могучая, псина пребывала в ужасном состоянии. Даже оскал пасти был жалким и молящим, пес не угрожал, а скорее пытался обратить на себя внимание.
Виктор присел на корточки. Протянул руку, глядя собаке в глаза.
Пес неуверенно шагнул вперед. Попытался завилять обрубком хвоста.
