— Это была не моя идея, — вяло огрызнулся Саня. Ругаться с Астуриасом ему не хотелось — слишком свежо было пережитое потрясение и сознание того, что без пронырливого мистралийца сам агент, отрезанный от своих, спастись не сумел бы. — И попадись мне эти аналитики недоделанные, которые изучали его дело и давали рекомендации…
— Господа, а давайте вы оставите пустые мечтания и запоздалые сожаления, — вмешался Джемайл, — и решите, что теперь делать.
— Лично я собираюсь спать, — сердито рыкнул Астуриас. — А Санчес посидит на связи и выяснит, успели ли что-то сделать в Поморье и Лондре. А ты…
— Во дворец я не пойду, жизнь мне не дорога, что ли? — не дал ему договорить Джемайл. — Если ее величество резала всех без разбору, только притворяясь вдовой, воображаю, что она сотворит, овдовев на самом деле. И лучше меня для этой цели ей никого не найти. Вы же понимаете, ситуация не особо располагает к соблюдению законности, после открытого вооруженного конфликта можно без церемоний зачищать неугодных, не изыскивая даже правдоподобных предлогов. Я не пойду.
— Ладно, не ходи, — поразмыслив, согласился Астуриас. — Пошли кого-нибудь… Вот, помнится, ты вызвал в столицу старших братьев нашего покойного бастарда, которые вроде бы тебя наняли, и хотел включить их в игру. Они приехали?
— Еще вчера. Я им немного фиалки за уши посовал, но во дворец водить не стал, сами понимаете почему. Пообещал сегодня.
— Вот их и отправь. Расскажи им, как коварно и злодейски зарезали их родственничка, опасаясь, что восставшие против произвола честные граждане его освободят. Пусть идут и предъявляют претензии королеве и регенту, а заодно и разведают, что там происходит и насколько искренне рыдает на пепелище безутешная вдова. Хотя после всего, что было, я теперь поверю в смерть Шеллара, только собственными руками пощупав труп.
— А смысл? — уныло поинтересовался Саня, размышляя между делом, что не так уж и безнадежно выглядит идея сбежать и затеряться в этом мире. Дядя Гриша ведь сумел, чем он хуже? — Мы ведь уже пролюбили все, что могли. У нас даже людей больше нет.
Астуриас упрямо нахмурился, всем видом выражая готовность драться до последней капли крови, лишь бы не вернуться на полочку.
— У нас остался еще один шанс. Обнародование контакта. С ним и остается работать. Пока эльфы не нашли излучатели — еще не все потеряно. Нам бы только дотянуть до середины осени. А другого пути у нас нет. Ты ведь не думаешь, Джемайл, что о тебе сразу же забудут, как только ты выйдешь из игры? Или поверят на слово, что ты из нее вправду вышел? У нас нет пути назад. Ни у кого из нас. Поэтому молитесь Многорукому и действуйте, действуйте! Сидящим ровно на заднице не стоит даже рассчитывать на его благосклонность.
Недельные поиски все-таки принесли плоды, хотя и не оказались, вопреки ожиданиям Мафея, триумфом магической науки. Скорее наоборот. Почтенные мэтры (да и он вместе с ними) ежедневно до полного истощения Силы сканировали помещения Первого Оазиса, методично прочесывая каждый квадрат в поисках секретных дверей, пустот в перегородках, магических пологов и иллюзорных стен, скрывающих сокровенный тайник Скаррона, но ничего не нашли. Зато обычные электрики, занятые ремонтом помещений, обнаружили какой-то неуместный кабель, уходящий в неведомое, а обычный, но весьма сообразительный господин Кетмень, узнав о странной находке, проявил упорство и любознательность, достойные Шеллара. Сначала он обошел кабельную аномалию со всех сторон, сверился с планом бункера и высчитал, что между четырьмя цельными стенами без дверей поместится небольшая комнатка. Затем поделился своим открытием с волшебниками, подозревая, что стены эти могут оказаться цельными только на его непросвещенный взгляд. Когда же и мэтры не нашли в них никаких магических дверей или потайных проходов, просто и без затей предложил «ломать к гракам линялым».
Звереющих от безнадежности магистров не пришлось упрашивать, а уж Мафея и вовсе наставник в последний момент удержал за рукав, чтобы не лез под руку мэтрессе Морриган, когда она что-либо рушит.
Обломки бетона осыпались неаккуратными глыбами, и из свежего пролома дохнуло морозом и благовониями.
— Он в самом деле больной психопат… — только и смог выдохнуть убас, по праву первооткрывателя переступив порог и сообразив, куда попал.
— Ну, если все, кто его знал, единодушно отказывали бедняге в душевном здравии… — едва шевельнул плечами мэтр Феандилль, великодушно пропуская вперед остальных. — Стоит ли сомневаться?
— Извращенец… — проворчал мэтр Максимильяно, оглядывая тайное святилище Нимшаста с неприкрытой брезгливостью.
Небольшая комнатка была отделана белым кафелем и освещена несколькими магическими шарами вместо обычных здесь электрических ламп. Их нежный, чуть розоватый свет создавал в ледяной гробнице атмосферу, более подходящую спальне для новобрачных, и в то же время не выделял лишнего тепла, губительного для температурного режима. В сияющем золоченом гробу, под днищем которого натужно гудел мощный компрессор, возлежал на шелковых подушках молодой темноволосый мужчина. Возможно, при жизни он был даже красив, но обрядить таким образом покойника действительно мог только извращенец. Вся одежда мертвеца состояла из косметики и золотых украшений, без сомнения украденных из местных разрушенных музеев — слишком уж они походили на древности мэтра Ушеба. Широкие браслеты охватывали запястья и лодыжки, несколько рядов ожерелий возлежали на неподвижной груди, голову венчала усыпанная бриллиантами диадема (причем, кажется, женская), и даже вместо трусов красовался легкомысленно-эротичный гульфик на золотых цепочках. Глаза и брови были густо подведены черным, в том неповторимом стиле, что пользовался популярностью у красавиц древнего Бешваара. Теней и помады обожатель тоже не пожалел.
Словом, отвращение убаса Мафей прекрасно понимал и полностью разделял. Феандилль же взирал на это торжество гомоэротики с непонятной грустью и даже, кажется, с состраданием.
— Пожалуй, да, — произнес он наконец, отвернувшись от покойника. — Только человек с извращенным пониманием любви мог так обойтись с умершим возлюбленным. Независимо от пола.
— Так это что… он? — уточнил слегка растерянный убас.
— Да я бы эту сволочь не забыл даже за десять тысяч лет! — заявил мэтр Ушеб. Судя по выражению его лица, подобная эстетика была ему столь же чужда, как и прочим, невзирая на древность украшений.
— Да, — негромко подтвердил эльф. — Это мэтр Скаррон, каким он был при жизни. Видимо, волшебное упокоение сказалось на нем таким вот странным образом.
