— Нет у него никакого музыкального таланта. Равно как слуха и голоса.
— Я сказала ему то же самое, — рассмеялась профессор. — Но в молодости всё это не имеет значения. Привычка подстраховываться появляется с возрастом. Когда они, — женщина тронула толстую роговую оправу очков, — меняют цвет.
— И вы согласились бежать с ним?
— Разумеется, ведь я была безумно влюблена, — профессор погладила одну из оставленных Якулом на поверхности стола царапин и подцепила её ногтем. — А буквально на следующий день, как гром среди ясного неба, пришло извещение от его родителей: Хезария срочно вызывали домой, потому что назначенной ему принцессе исполнилось семнадцать. Предстоял ритуал.
Якул вздрогнул и кинул сложенного из пригласительного письма ящера в камин. Пламя выбросило навстречу язык, заглотив подношение прямо в воздухе.
— И мейстер оставил вас и уехал? — ровным голосом спросил он, не отрывая взгляда от огня, в котором выплясывала, корчась, почерневшая жертва.
— Нет, — внезапно ответила профессор, не решаясь поднять голову и продолжая гладить свежие раны стола. — Всё было с точностью до наоборот. Всем сказкам рано или поздно наступает конец, но эту закончила я сама. — Якул повернулся к ней, в ожидании остального. — Я заявила, что никогда не смирюсь с ролью второй в доме, и вообще слишком многое нас разделяет, поэтому для обоих будет лучше расстаться и обо всем забыть. Отчасти мой выбор был продиктован страхом потерять Хезария.
— Вы отвергли его, потому что боялись потерять?
— Да, ведь я была уверена, что рано или поздно он меня возненавидит. Его семья, другие драконы никогда не примут наш союз, отвернутся, и, когда Хезарий это поймёт, то обвинит во всем ту, что обрекла его на жизнь изгоя. А я слишком любила твоего отца, чтобы стать ему ненавистной. Не забывай, что в те времена всё было гораздо строже, хотя на браки между эльфами и гномами уже тогда смотрели сквозь пальцы. А ещё я была слишком горда, чтобы довольствоваться ролью неудобной супруги рядом с законной принцессой. Я и сейчас сказала ему, чтобы не вздумал нас знакомить.
— Принцесса — из другой области, — возразил Якул, — там всё сложнее.
— Для нас, женщин, всё просто, — пожала плечами профессор. — Так что, думаю, это я отчасти виновата в том, каким он стал, и почему был так суров в вопросах твоего воспитания. Решил, что неукоснительное соблюдение правил общества, традиций убережет тебя от неверных шагов и разочарований. Обеспечит спокойствие и стабильность. Кто же знал, что ты пойдёшь в него, а природу не обманешь?
Оба надолго замолчали. Первым тишину нарушил Якул.
— И после вашего отказа он уехал?
— Да, ему пришлось. А я впоследствии стала преподавать в Принсфорде.
— Но в конечном счете я рос в замке.
— Решили, что так будет лучше, ведь с виду ты ничем не отличаешься от других драконов.
Якул снова задумался.
— Извините, но, по моим подсчетам, выходит, что вы никак не можете быть моей матерью. Хоррибл как‑то вскользь упомянул, что вы с мейстером едва ли не полвека не виделись. То есть, получается, с тех пор, как он учился в Принсфорде.
Тут, к удивлению Якула, профессор густо покраснела, сняла очки, положила на стол и попросила плеснуть в чай брэнди.
— Так ведь я и не говорю, что ты появился тогда. Был за эти полвека один день, о котором мы с Хезарием условились не говорить. Он слал письма каждый день, а я ведь не железная…
* * *
Мейстер был не в духе. Мало того, что свадебные подарки прислали загодя, превратив его замок в настоящий склад, пробираться через который было чревато увечьями, так ещё Мелюзина три часа назад уехала в салон, и с тех пор о ней ни слуху ни духу. Впору начать волноваться. Или ревновать. Помилуйте, какой салон в девять вечера? Она и слово‑то это выговорила так, будто произносила впервые.
Шум за окном заставил его начать прокладывать путь в холл. Пока никто не видит, мейстер мог позволить себе наваливаться на трость всем весом.
Подошедшего одновременно с ним дворецкого он отослал и распахнул дверь самолично. Вместо приветствия вымокшая до нитки Мелюзина потрепала его по щеке и сообщила, что отлично прошлась по магазинам. За её спиной сплошной стеной грохотал ливень, разрывая темноту косыми струями и пузырясь лужами на крыльце.
Мейстер недовольно крякнул и потянулся закрыть створку, но Мелюзина остановила его и кивнула через плечо.
— Там ещё кое‑кто приехал и хочет с тобой поговорить.
Она стряхнула влагу с сумки и зашла в дом, оставив его наедине с пустой лужайкой. Пустой она оставалась ровно до того момента, как следующая молния озарила двор, выхватив из темноты высокую широкоплечую фигуру. Казалось, мужчина соткался прямо из вспышки.
Он двинулся к крыльцу и, несмотря на дождь, шёл медленно, словно каждый шаг давался с трудом. Когда гость поднялся на крыльцо, мейстер судорожно стиснул набалдашник трости. Очередной небесный зигзаг озарил прямое суровое лицо и белые волосы, по которым струилась влага.
Стоящий напротив дракон медленно поднял глаза.
— Здравствуй, отец.
В которой таинственная пещера открывает все свои секреты
Конечная цель вполне оправдывала ожидания Марсия. Невероятных размеров зал, похожий на древний храм и обрамленный колоннами. Он сокрушал исполинскими размерами, заставляя чувствовать себя букашкой. Потолок оканчивался где‑то за пределами видимости. С него гигантской люстрой свисала слоеная громада тускло переливающихся сталактитов — так низко, что почти касалась острием выпуклой мозаики в центре зала. Там было изображено лицо. Какое‑то древнее божество с насупленными бровями и развевающимися волосами беззвучно вопило: возле рта был нарисован пузырь, в котором заключались строки на незнакомом языке — видимо, расшифровка крика. Языка этого Марсий не знал, поэтому воплей старика прочесть не смог, но, судя по гневно вытаращенным глазам, вряд ли это было «добро пожаловать».
Чем‑то напомнил сира Высокого.
За мозаикой располагался постамент, на котором друг напротив друга стояли два каменных ящика с лежащими поверх статуями важных особ в пышном облачении и в полный рост. Один изображенный был хиленьким, второй — настоящий атлет.
Марсий поднялся на возвышение и завертел головой. Сталактитная люстра служила своеобразным природным светильником. Кристаллики отбрасывали на стены разноцветные блики, как витражи в храмах.
Для лучшего обзора Марсий запрыгнул на каменную тумбу, поставив одну ногу лежащей на ней статуе на грудь, а вторую — на подбородок.
