Он принадлежит Тоблакаю. Его «шедевр». Сулгар? Силгар. Натиец. Он стал одним из множества калек, больных и нищих, населяющих храмовый круг. Геборик удивился, что же привело его к шатру Бидитала.
Он подошел к входу. Полог, как это принято среди племен пустыни, подвязан с одного края — щедрый жест приглашения внутрь, остроумное безмолвное послание.
Едва он пригнулся, чтобы войти, Силгар начал шевелиться, мотать головой. — Брат мой! Я уже видел тебя прежде! Калеки… мы с тобой родня! — Он бормотал на смеси натийского, малазанского и эрлийского наречий. Улыбка обнажила ряды гнилых зубов. — Плоть и дух, да? Мы с тобой, мы здесь единственно достойные смертные!
— Как скажешь, — пробормотал Геборик, войдя в дом Бидитала. Кудахтанье Силгара летело следом.
Никто не озаботился уборкой внутренних комнат. Кирпичи и мусор лежали на песчаном полу, рядом с ними битые черепки, куски штукатурки. Похожее на пещеру пространство вместило несколько беспорядочно расставленных предметов мебели. Тут была большая низкая кровать с тонкими матрацами и шерстяными одеялами. Четыре складных стула о трех ножках, на местный манер, стояли вдоль кровати, словно Бидитал имел обыкновение лежа обращаться к ученикам или служкам. Поверхность стола загромождала дюжина маленьких масляных ламп.
Верховный маг сидел спиной к Геборику и большей части вытянутой в длину комнаты. Приделанный на древко вбитого между камнями копья факел отбрасывал тень Бидитала на стенку шатра.
Геборика пробрала дрожь: казалось, верховный маг беседует с собственной тенью. Нет, не просто так говорится «тень отброшена». Все еще играется с Меанасом. Ради Вихря или ради своих нужд? — Верховный Маг, — сказал бывший жрец.
Дряхлый тощий старик медленно повернулся. — Иди ко мне, — проскрипел он. — Я поставлю опыт.
— Не особо привлекательное предложение, Бидитал. — Геборик все же подошел.
Бидитал нетерпеливо махнул рукой: — Ближе. Я хочу увидеть, отбросят ли тень призраки твоих рук.
Геборик замер, сделал шаг назад. Потряс головой. — Ты хочешь, а я вряд ли.
— Иди!
— Нет.
Морщинистое лицо исказила гримаса, черные глаза блеснули.
— Ты слишком рьяно прячешь свои секреты.
— А ты нет?
— Я служу Вихрю. Все иное не имеет значения…
— Кроме твоих аппетитов.
Верховный маг склонил голову набок, потом слегка, пренебрежительно махнул рукой. — Потребности смертного. Даже будучи Рашан» аисом, я не видел нужды отворачиваться от радостей плоти. Да, плетение теней наделяет великими силами.
— И ты изнасиловал Ша'ик, когда она была ребенком. Выжег из нее все будущие радости и удовольствия, которыми сам утешаешься. Не вижу тут логики, Бидитал. Только извращение.
— Мои цели далеко превосходят твои умственные способности, Руки Духа, — ухмыльнулся маг. — Меня не задеть столь неуклюжими наскоками.
— Мне удалось узнать, что ты встревожен и озабочен.
— Ах, Л'орик. Еще один глупец. Он спутал волнение с возбуждением. Но большего я не скажу ни ему, ни тебе.
— Позволь и мне быть кратким. — Геборик сделал шаг вперед. — Если ты хоть взглянешь в сторону Фелисин, эти руки оторвут твою голову от туловища.
— Фелисин? Милашка Ша'ик? Ты действительно веришь, что она девственница? До возвращения Ша'ик девчонка была сиротой в лагере беженцев. Никто не следил за ней…
— Это не важно.
Верховный Маг отвел глаза. — Как скажешь, Руки Духа. Видит Худ, тут таких много…
— Все они под защитой Ша'ик. Воображаешь, она позволит тебе осквернять их?
— Спроси сам, — ответил Бидитал. — А теперь уходи. Ты больше не гость.
Геборик медлил. Он едва справлялся с желанием убить мерзавца на месте. Не будет ли это справедливым? Маг только что сам признал свои преступления. Но здесь не действуют малазанские законы, не так ли? Здесь царит лишь закон Ша'ик. «И я не одинок. Даже Тоблакай поклялся защищать Фелисин. А другие дети? Почему Ша'ик это терпит? По крайней мере, по словам Леомена. Ей нужен Бидитал. Нужен, чтобы сорвать заговор Фебрила.
А мне какое дело? Эта… тварь не заслуживает жизни».
— Подумываешь об убийстве? — пробормотал Бидитал, снова отвернувшись. Его тень заплясала на стенке шатра. — Ты не первый и, полагаю, не последний. Я должен предупредить: храм заново освящен. Сделай еще шаг ко мне, Руки Духа, и поймешь, что это значит.
— Веришь, что Ша'ик позволит тебе вставать на колени перед Темным Троном?
Старик взвился, лицо исказилось яростью: — Темный Трон? Этот… чужак!? Корни Меанаса находятся в старшем садке! Некогда управляемом… — Он захлопнул рот, потом улыбнулся, показав темные зубы. — Не для тебя. О нет, не для тебя, бывший жрец. Вихрь имеет предназначение. А тебя здесь лишь терпят. Брось мне вызов, Руки Духа, и познаешь священный гнев.
Улыбка Геборика была суровой. — Я все знаю, Бидитал. Но остаюсь. Предназначение? Наверное, мое — встать на твоем пути. Советую хорошенько подумать.
Вновь оказавшись снаружи, он помедлил, заморгав от яростного света. Силгара не было видно, однако он нарисовал сложные узоры в пыли вокруг мокасин Геборика. Цепи, окружающие фигуру с обрубками вместо рук… но зато с ногами. Бывший жрец скривился, пнул рисунок и ушел восвояси.
Силгар не был художником. Да и глаза Геборика слабы. Возможно, он увидел лишь то, что подсказали страхи — ведь раньше Силгар рисовал в цепях самого себя. В любом случае все это не так важно, чтобы заставить его вернуться. И рисунок уже, нет сомнений, уничтожен.
Но это не объясняло холодка, пронизавшего Геборика под жгучим солнцем.
Гадюки ворочаются в логове, а он оказался в самой середине.
* * *
Старые шрамы от стягивавших руки и ноги цепей и веревок напоминали ему о стволах деревьев, хранящих годовые кольца. Каждое говорит о прошлом, о тугих кандалах, о прижимающих к земле цепях. Во снах боль снова ревела, как живая тварь, пробиваясь сквозь сумятицу перепутанных, смазанных сцен.
Старый малазанин без рук и с мерцающими, подобными твердой корке татуировками сумел, хотя и слепой, узреть волочащихся следом призраков, бормочущий на ветру поезд смертей. Тот ныне следует за Карсой днем и ночью, заглушая глас Уругала, затемняя вид каменного божьего лика полотнищами человеческих лиц, искаженных в агонии и страхе, запечатленных в миг умирания. Но старик не всё понимает. Дети среди жертв — дети в новом, обретенном здесь смысле — не пали от кровавого меча Карсы Орлонга. Нет, это наследники, которых не будет, семейные линии, оборванные в забитой трофеями пещере истории Теблора.
Тоблакай. Имя древней славы, имя расы воинов, звучащее наравне с именами смертных Имассов, именами владеющих холодом Джагутов и демонических Форкрул Ассейлов. Имя, под которым известен ныне Карса, словно он стал единственным потомком древних победителей, правителей юного и сурового мира. Годы назад такая мысль наполнила бы грудь яростной, кровожадной гордыней. А ныне она терзает его как сухой кашель, ослабляет самые кости. Он видел как никто другой, что новое имя стало титулом ослепительной иронии.
