Собака, и та не подошла б к хозяину, возьмись он ее пинками от себя гнать. Но Светла хуже псицы — как навь бесприютная вьется за колдуном.
— Чтоб тебе Встрешник привиделся… — шипел мужчина, собирая заплечник. — Чтоб тебя упыри сожрали… — В суму летели сменная одежда, обереги, наузы.
Выскочив во двор, Донатос чуть не бегом кинулся в конюшни седлать коня. Хотелось скорей вырваться из Цитадели и там, за высокими стенами, выпустить терзающий его гнев. Может, пошлют ему Хранители навстречу Ходящих.
— Свет мой ясный, чего ты взыскался? — раздался от соседней клети дрожащий голосок. Зареванная дурочка стояла в трех шагах от колдуна, вытирая лицо уголком рукава.
— Уйди, Светла. Хранителей ради, уйди… — Колдун сцепил зубы.
— Возьми меня с собой! — заломила руки блаженная, поняв, что у креффа на уме. — Как же я без тебя останусь? А ты как без меня будешь? Родненький мой! Кто обогреет, приголубит кто? — Скаженная тихо заплакала, размазывая по щекам слезы. — И рубаху не вздел, — жалобно всхлипывала она.
— Давай сюда, — вздохнул Донатос, понимая, что так просто от нее не отделаться.
Блаженная радостно сунула ему свое рукоделье. Колдун, не глядя, запихал одежу в переметную суму, а сам подхватил девку под локоть и потащил со двора:
— Идем, красавица, со мной. Покажу, где жить будешь, пока меня нет. Оглянуться не успеешь, вернусь, — а на лице зазмеилась так хорошо известная Тамиру усмешка.
Окажись молодой колдун рядом, предостерег бы дуру идти куда-то с наставником. Но Тамира не было, оттого и отправилась Светла за своим ненаглядным на самые нижние ярусы Цитадели. В подземелья. Улыбаясь с тихой радостью тому, что свет ясный сменил гнев на милость…
— Тут дожидайся, — впихнув девушку в каземат, Донатос закрыл ржавую решетку.
Светла припала к холодным осклизлым прутьям и с любовью глядела из-за них на колдуна:
— Дождусь, родненький!
— Слава Хранителям… — выдохнул наузник и повернулся к выучу, что караулил дверь в каземат: — Вечером выпусти дуру эту.
Парень кивнул.
И Донатос уехал. А как только оказался за стенами крепости, выкинул из головы блаженную девку. Не в ум ему было, что сидит скаженная в темнице и всхлипывает:
— Свет ты мой ясный, ты только вернись… вернись ко мне, родненький!
* * *
— Дарен, веди его отсюда, а то стоит — уши развесил, — Нэд кивнул на ссутулившегося посреди покоя Беляна.
Могучий ратоборец стиснул пленника за плечо и подтолкнул к выходу. Мальчишка затравленно посмотрел на враждебные лица креффов и поспешил к двери. Он трясся, как цуцик, озирался, отчего его становилось… жалко. Людям было жаль… Ходящего. Кровососа. Это не укладывалось в головах и оттого досада на паренька, ни в чем, по сути, не виноватого, лишь усугублялась.
Едва дверь за воем и полонянином закрылась, Нэд повернулся к сидящим по лавкам наставникам.
— Что делать будем? Хочу всех выслушать.
Мужчины переглядывались, Бьерга неотрывно смотрела под ноги, словно боялась встретиться глазами с посадником.
Рассказ Лесаны и Тамира казался вымыслом. Да только вон оно — доказательство их правдивости — ушло, ведомое Дареном.
— Нужно тройки перво-наперво оповестить, — проскрипел со своего места Ильд, — чтоб не шастали в одиночку-то. Эдак всех перебьют.
Нэд кивнул:
— Остальные что скажут?
Ихтор медленно проговорил:
— Людей известить, буде кого в лесу укусит дикий зверь, чтобы сразу отсылали сороку за колдуном, а человека того запирали, дабы выйти не мог, — и добавил мечтательно: — Облаву бы устроить…
— Устроишь тут, — поморщился Лашта. — С кем устраивать-то? Сторожевики при городах едва справляются, в такое время их не отзовешь на лов. Выучей тащить… можно попробовать. Взять тех, кто постарше. Хоть погонять немного нечисть эту.
Осталось непонятно, кого он имел под нечистью — выучей ли, Ходящих ли.
— А еще сорок разослать, приказать колдунам из троек в каждую деревню, в каждую весь, на каждую заимку отправить хоть по одному оберегу, защищающему от Зова, чтобы, если покусанные будут — на шею им вздевали, — сказала задумчиво Бьерга. — Иначе, ну, запрут такого, а он начнет рваться да биться. К чему людей пугать? Да и человека самог
о
вдруг спасти удастся, зачем страдания пустые?
Нэд снова кивнул, давая понять обережнице, что согласен, и заключил:
— А вы, наставники, поговорите с выучами. Особенно со старшими. Пусть знают о том, какие дела творятся, готовы будут. Да и младшим рассказывайте, — и сказал с нажимом: -
помаленьку
, не то с перепугу штаны будут по ночам пачкать.
Посадник в сердцах махнул рукой и поморщился:
— Ольст, Озбра, готовьте старших. Дарену я сам скажу, как обратно из казематов поднимется. Завтра отправитесь на лов. Возьмите самых толковых. Ихтор, Руста, отрядите с ними на каждую ватагу по целителю, мало ли что там. Лашта, а ты — по колдуну. Из Донатосовых подлетков тоже кого-нибудь отбери. Ратоборцы. Вы разделитесь на три отряда. Один — в сторону Гориц, другой — к Вайлугам, третий — к Тихим Бродам. Оттуда ныне сорока прилетела, слезницу принесла — де зажирают. Да и Милад погиб. Стало быть, Броды из Семилова ратоборца не дождутся. Заменить парня надо… Ольст, отправь туда Звенц
а
Он из твоих — самый толковый. Ну и… осторожны будьте, всяко Серый в те места направится: знает, мерзавец, что сторожевики обескровлены. Коли удастся кого из Стаи его схватить — везите в Цитадель. Может, узнаем, что у паскудника на уме.
Обережники кивали. Нэд прервался и заключил:
— Тяжкие времена для Цитадели настали. Идем, как по тонкому льду. Осторожны будьте. Выучей берегите, да и сами… Лесана.
Посадник отыскал девушку глазами. Она сидела на краешке скамьи, в точности на том месте, где раньше обосновывался ее наставник. Обережница услышала свое имя и встрепенулась. Тамир, который стоял рядом, привалившись к стене, тоже устремил взгляд на Нэда.
— Вы отдохните пока, тронетесь через пару дней с одним из обозов в сторону Белого Яра.
Девушка в ответ покачала головой:
— Мне домой дорога, — сказала она негромко, — там брат у меня. Осененный. Забрать надо да в Цитадель привезти, а то не вышло бы, как с Беляном.
— Осененный? — удивился Глава. — Отчего ж молчала?
Лесана покраснела и ответила:
— Дите ж совсем. Одиннадцать весен. Меня в семнадцать забирали. Думала, рано…
Нэд сердито постукивал ногой по полу:
— Думала… ну, добро, хоть думала. Одно жаль — молча. Не известив никого.
У выученицы Клесха полыхало лицо. Стыдища-то!
