От самой «семьи» тоже почти ничего не осталось. В той ночной схватке погиб Валдей и был тяжело ранен Крок. Их, а также предателей Бадана и Лайру, предстояло кем-то заменить. О судьбе Лайры они узнали почти сразу: подкупленные дворцовые слуги рассказывали, что она умерла в страшных мучениях, а ее тело изменилось после смерти до неузнаваемости. Не склонный жалеть предательницу, Самконг прорычал:
– Собаке – собачья смерть! – И сразу же стал искать ей замену. Немного поразмыслив, он предложил эту должность тетушке Уме – той самой, у которой был лучший публичный дом в Олгене. Она была хоть и немолода, но расторопна, умна и дело свое знала как никто, потому что сама начинала с самых низов. Несмотря на это, она не обозлилась на жизнь, как многие другие, и даже умудрилась сохранить кое-какие понятия о честности и порядочности, а потому девочек своих зазря не обижала и другим не давала. Они с Самконгом быстро нашли общий язык, который ему никак не удавалось найти с Лайрой. (Она всю жизнь называла его остолопом, а он ее – змеевой куклой!) Таким образом, одна проблема была решена. С такой же легкостью была решена и другая проблема – место Валдея занял его ученик Граб, молодой, но способный. Вместо Крока, пока тот не выздоровеет, стал его брат Брок, намного более красивый. А вот замену Бадану найти было сложно, очень уж он был хорош. Талантливой молодежи было много, но никто не дотягивал. Решили пока с этим повременить и объявили что-то вроде конкурса на замещение вакантной должности.
Всех вандейцев, которых Таш не добил у дверей Самконга, после нападения почти сразу же отправили к Свигру. Самконг долго казнился, что не сделал этого раньше, скольких проблем удалось бы избежать! Не хотел рисоваться, старый дурак! Но он не был бы собой, если бы не сделал из этого выводы, которые помогли ему избежать подобных проблем в будущем. Он отослал в Ванген письмо и попросил оставшихся там друзей распространить его среди заинтересованных лиц как можно быстрее. Это послание состояло всего из нескольких фраз, в которых говорилось, что любому сыскарю, решившемуся приехать в Ольрию и поступить на службу к ольрийскому князю, Самконг лично обещает быструю и бесславную кончину, о чем считает нужным предупредить заранее, чтобы потом не было ненужных обид.
За две недели, прошедшие после свадьбы Рил, Таш практически поправился. Он, конечно, еще не набрал прежнюю форму, но записываться в покойники уже не собирался. Он проводил много времени на тренировочной площадке, радуя своей энергией Самконга, хотя небольшая хромота все еще доставляла ему беспокойство. Таш советовался с Загеном, но тот успокоил: через некоторое время все пройдет. От того нападения ему на память, кроме хромоты и шрама на руке, остался еще рваный шрам на левой щеке. (Все остальные – так, по мелочи.) Иногда, рассматривая себя в зеркале, он пытался представить, как Рил отреагирует на его вид. Может, и видеть не захочет, раз он теперь выглядит почти как Крок. Впрочем, для того, что он задумал, этот шрам был как нельзя более кстати.
Вскоре после праздника, устроенного по случаю переезда в новый дом, Самконг застал Таша, который переехал вместе с ними, за странным занятием – он большими ножницами срезал свои длинные волосы. На возмущенный вопль мужа прибежала Пила и увидела, что Таш, не обращая никакого внимания на крики своего друга, намылил оставшиеся волосы и стал сбривать их остро отточенной бритвой. Та же участь постигла и его усы. У Пилы сжалось сердце. Она молча наблюдала, как он это делает, и молила богиню, чтобы ее догадка оказалась неверна. Когда он закончил, Самконг уже исчерпал весь запас ругательств по этому поводу. Таш молча взял с полки банку с мазью и щедро намазал сначала лицо, потом руки, потом обнаженный по случаю бритья торс. Закончив, он посмотрел сначала в зеркало, потом на друзей. Усмехнулся на их растерянность. Перед ними стоял темно-коричневый, отливающий медью полукровка, полуграндарец-полузимриец, имевший вид типичного наемника и, судя по прическе, вернее по полному ее отсутствию, долгое время живший в Вандее. Узнать в этом человеке Таша было очень сложно. Разве что по улыбке, да и то из-за шрама она стала получаться кривоватой.
Выругавшись в очередной раз, Самконг протянул руку к банке.
– Повернись, бестолочь!
Таш, усмехнувшись, молча повернулся к другу спиной. Тот зачерпнул мазь и начал мазать ему спину. Закончив, ехидно поинтересовался.
– Ниже не надо помазать?
Таш отобрал у него банку.
– Ниже я уже!
– Вот ... дрянь! – опять выругался Самконг, пытаясь вытереть ладони. – Теперь неделю руки не отмоешь!
– Ничего, – «утешил» его Таш. – Зато через неделю само сойдет!
– Таш, может, не пойдешь? – жалобно спросила Пила, по привычке держа руку на уже сильно выпирающем животе. – Это опасно и для тебя, и для нее.
Таш ласково глянул на нее, вынимая из уха неизменную серьгу, заботливо заворачивая ее и пряча в потайной карман.
– Надо идти, Пила.
Самконгу, эти две недели старательно закрывавшему глаза на очевидное, его слова очень не понравились, но спорить с упершимся рогами в землю другом было бесполезно.
Когда мазь впиталась, Таш переоделся, окончательно превратившись в ищущего работу наемника, взял приготовленные заранее оружие и мешок с вещами и ушел, оставив Самконга проклинать эту свигрову любовь, из-за которой его друг добровольно лезет в петлю.
В кабинете отца Вигория все казалось пропитанным запахом ожидания. Нет, его не трясло, как его предшественника, от одной мысли о скором визите непосредственного начальства, но и у него нервы были далеко не железные. И заметно сдали после их последнего разговора.
Его светлость материализовался почти вместе с порталом, как всегда стремительный и рассыпающий вокруг себя голубоватые искры. Он выглядел вполне спокойным, и у отца Вигория слегка отлегло от сердца. Белый жрец обошел стол и уселся в кресло настоятеля, предоставив самому настоятелю занять место просителя. Отца Вигория это совсем не покоробило, он был слишком умен, чтобы обращать внимание на подобные мелочи. Если начальство желает самоутверждаться, подчиненному ни в коем случае не следует ему мешать.
– Ну, что вы мне расскажете? – поинтересовался его светлость. – Ваш доклад я получил, но мне хотелось бы услышать все от вас лично. Все действительно прошло настолько хорошо?
– Мы сами не ожидали этого, ваша светлость! Это было невероятно! Просто мистика какая-то!
– Вот это-то меня и настораживает, – задумчиво проговорил белый жрец, полностью игнорируя восторги подчиненного. – Слишком все гладко. Скажите, этот ваш монашек, который проводил обряд, – он знает, что он сделал?
