Как и говорил вампир, ни меч, ни копье, ни топор не действовали на мерзкую тварь, которая окутала свою жертву живым плащом и облепила его с ног до головы.
Генерал пинался, выворачивался и гневно мычал, но силы его иссякали, а тварь с каждым глотком становилась все мощнее и все очевиднее. Ее менее удачливые товарки толпились рядом, вздыхая и постанывая, и их голоса сливались в самый мерзкий хор, какой только доводилось слышать Зелгу.
— Сделайте что-нибудь, — потребовал король, тыкая скипетром в супостата. — Это мой лучший генерал, отцепись от него немедленно!
Тварь полностью проигнорировала требование его величества, а вот другая тень стала потихоньку подкрадываться к Юлейну, припадая к земле и норовя обойти сзади.
— Ах ты рожки да ножки! — завопил Такангор, вырастая из черного тумана прямо перед носом у брыкающегося Галармона. — Гадость какая! Никакого уважения к противнику! Слюнявые объятия и обед взасос? Сплошное сексуальное надругательство! Смерть тебе, противная капость!!!
С этими словами он оторвал тварь от генерала (тень смачно чавкнула и, кажется, даже удивилась) и принялся топтать ее ногами. Тварь тоненько запищала.
— Высокое качество серебряных подков дает себя знать, — прокомментировал Такангор, глядя, как враг растекается неаппетитной лужей. — Не зря я на паялпе выступал! Что значит настоящие специалисты: говорили мне, что процесс гоцания значительно облегчается, и не обманули.
— Милорд, — молвил потрясенный Галармон, — я обязан вам жизнью. Я ваш вечный должник. В моей аптеке «У Ангуса» вы будете пользоваться неограниченным кредитом.
— Да я вроде не болею, — потупился славный минотавр и смущенно закрутил хвостом.
— Желаю процветания. Но уверен, что вы не откажетесь полакомиться мороженым «Князь Пюклер» и чашечкой-другой горячей рялямсы с куркамисами в мармеладе.
— Это мужской разговор, — сказал Такангор, протягивая генералу ладонь. — Разрешите пожать вашу мужественную руку. Я счастлив, что помог столь доблестному и талантливому рыцарю. Только одна важная деталь: я обычно пью рялямсу не чашечками, а чайничками.
— О чем разговор! — вскричал тронутый Галармон. — А скажите, коллега, как у вас получается их убивать?
— Не знаю, — отвечал честный Такангор. — А как у вас не получается?
— Ваше величество! Ваше величество!
Маркиз Гизонга бежал к ним, размахивая руками. И — странное дело — кажется, он и вправду искренне волновался за своего непутевого короля.
— Ваше величество! Вы целы? Мы в плену? Нас основательно обезвреживают?
— Послушайте… — сказал Зелг.
— Кстати, — обрадовался маркиз, — вы разумный человек, если организовали эту толпу в приличное войско, полное энтузиазма и патриотизма. Взятки берете? Можем договориться. Во-первых, так и быть, я оставлю вам нашу войсковую кассу…
— Я его сейчас пристукну, злыдню этакую, — сказал Иоффа, — и быть по сему. Мы энтую кассу пальцем не тронули. Отнять — отняли. А потом аккуратненько складировали в рощице, вместе с тележкой. Больно мессиру да Кассару нужны ваши жалкие гроши.
— Жалкие гроши?! — задохнулся маркиз. — Да мы! Да вы! Да знаете что? Это уж ни в какие не лезет…
Последнее замечание он адресовал скорее всего своей бессмертной душе.
— Отставить несолидный треп, — внезапно заявил Юлейн. — Слушай меня внимательно! Я уже провел переговоры со своим кузеном, постыдно капитулировал, побратался от вашего имени и дико доволен. Достигли компромисса. — И король даже зажмурился от удовольствия, что удалось ввернуть умное слово, которое несколько занятий подряд втолковывал ему зануда преподаватель искусства внешней политики с солидным брюшком, но несолидным именем Люлёна.
Компромисс — это искусство разделить пирог так, чтобы каждый был уверен, что лучший кусок достался ему.
Л. Эрхард
— Эмоции попрошу оставить на потом, поздравления принимаю в установленном порядке с двух до четырех, если они когда-нибудь наступят; а теперь немедленно объединяем войска и перенимаем полезный опыт у милорда Топотана.
— Но он же… Как же… Мы же… — робко заметил бледнеющий на глазах маркиз. Но договорить не решился.
— Быстро учится, — сказал доктор Дотт.
— А это что? — вытаращился маркиз. — Говорящий халат?!
— Сам ты «халат»! А я обычный призрак, между прочим при исполнении служебных обязанностей. Знаешь, чем карается оскорбление при исполнении?
— Нет, не знаю.
— И я не знаю. Но вот он придумает. — И Дотт указал рукавом на того, кто выплывал из тумана внушающей ужас громадой.
— Придумаю, не волнуйся, — прогудел Думгар. — Для кого? Для этого хмыря болотного? Не волнуйтесь, сударь, я вас знаю. Вот, мессир Зелг, полюбуйтесь — маркиз Гизонга, главный идейный вдохновитель этой вопиющей агрессии.
— Протестую! Это была самозащита! — попятился маркиз от разгневанного голема.
— Времени мало, — заметил Альгерс, без особого, впрочем, энтузиазма. А так, невзначай.
— Ничего, на этого хватит.
— Но-но, без угроз, — возмутился Гизонга. — Ваше величество!
— А что «ваше величество»? Ты еще меня, зяблик мой, не слышал. С угрозами у меня, правда, не сложилось, но ничего. Пройду ускоренный курс подготовки у этого очаровательного, хотя и громоздкого специалиста. О, а вот и граф! Граф, идите к нам скорее, милорд Топотан научит вас пинать сию гадость. У него здорово получается. Ах да, вы не в курсе, мы капитулировали и побратались. Это все не их пакость, — пояснил добродушный Юлейн. — Им она тоже не нравится.
— Значит, так, — сказал Такангор, по привычке беря быка за рога. — Это просто, почти как на паялпе. Когда их бьешь, то похоже на то, как плюхаешься в клюквенном джеме. Перехожу к наглядной агитации.
Минотавр поводил головой в поисках какой-нибудь «проявившейся» тени, обнаружил оную и с размаху погрузил в ее зыбкую плоть лезвие своего боевого топора.
— Чвак, — сказала тварь и лопнула, разлетевшись на десятки неприглядных лохмотьев странного цвета.
— Редкая гадость, — вздохнул Гизонга.
— К сожалению, не редкая, — вздохнул Альгерс, оглядывая бывшую равнину, а теперь призрачный город, по которому бродили неприкаянные твари.
Маркиз несколько раз ударил какую-то кривую и изогнутую тень мечом, но ничего не произошло.
— Э-э, — протянул Такангор. — Так вы до второго пришествия Тотиса можете ее тыкать. Ярости вам не хватает, натиска и праведного негодования, вот что. Да подумайте о том, что уже давно настало время плотного обеда. Или о чем-то таком же возмутительном, вопиющем.
