Лошади были совсем другие, но, если бы кто спросил у Шарца, на кого они похожи, он бы сказал, что лошади похожи на грозу. Кто знает почему? Быть может, они несли в себе какой-то отблеск могущества и величия разыгравшихся стихий, какую-то искру божьего дыхания? Шарц не знал. Просто, когда он смотрел на них, ему всегда вспоминалась гроза, блеск молний, какой-то совершенно особый свет, стремительно скользящие тучи и громкие кличи грома.
Лошади были волшебными. Сказочными. Он просто не мог понять, как их можно не любить и бояться. Разве можно бояться грозу? Ведь это все равно что самой жизни бояться…
— Прокатиться не желаешь? — голос конюха вывел Шарца из раздумий. — Да не на этом… Этот — герцогский. Ветром кличут. Я вон про того. Его Огоньком прозвали. А я — Рыжиком зову. Ишь весь какой… золотистый. Рыжик и есть.
Если скакун милорда Олдвика был похож на грозу, то рядом с ним стоял не иначе как грибной дождик. Маленький пони, темно-рыжий, с белыми "чулками" и белой же проточиной, длиннющей светлой гривой и заботливо расчесанной челкой. Из-под этой челки он и взирал на Шарца с веселым любопытством.
— Да ты что? — Шарц перепугался не на шутку. — Я же хоть и маленький, а тяжелый — куда мне на такую крохотку? Сломается еще подо мной…
Четыре Джона заржал так, что герцогский жеребец вздрогнул и посмотрел на конюха с укоризной.
— Ну удружил! — сообщил он ошарашенному Шарцу, утирая слезы смеха — каждая с добрую вишню величиной. — Да эти "крохотки" у каринтийцев бревна тягают, если хочешь знать. А что? Земля в этой самой Каринтии паскудная, каменюки сплошные, травка мелкая, жесткая — тьфу! И зимы сырые, снежные. Обычная лошадь в тех краях не прокормится, а зимой и вовсе померзнет. А эти крохотки всю зиму пасутся открыто, им даже конюшни ни к чему, и травки тамошней им хватает. Милорд их из Каринтии привез — как мир подписывали, ему пятерых таких крохотулек подарили. С виду, конечно, сущее недоразумение, а на деле скотинки славные. Едят, как маленькие, работают, как большие. Ты не гляди, что от земли едва видать. Они супротив обычной лошади… ну вроде как гном супротив человека — ростом поменьше, а силой едва ли не вровень.
Огромный герцогский жеребец и маленький каринтиец, способный, оказывается, таскать тяжеленные бревна, стояли рядом и, что характерно, мирно уживались друг с другом.
"Вот бы и люди с гномами так!" — подумал Шарц.
— Ты знаешь, Четыре Джона, я просто не умею ездить верхом, — честно признался он.
— Так я тебя научу! — обрадовался конюх. — Сейчас сходим… еще по кружечке… и научу. Нет. Лучше я принесу сюда весь бочонок!
Спетт невзлюбил Хьюго сразу. С первого взгляда. Впрочем, ничего удивительного в этом не было. Нужно быть святым, чтоб любить соперника. А Грегори Спетт — не святой. Он всего лишь врач герцога Олдвика, и ему нравится эта должность. Он не потерпит всяких наглых выскочек, размахивающих у него под носом университетским дипломом. К тому же на этого соперника глянуть, так и вовсе смех один. Коротышка какой-то. Тоже мне — врач выискался! Марлецийский университет он, видите ли, окончил! Позорище… Правильно его герцог в шуты определил. Его светлость сразу все понял. Самый настоящий шут и есть. Проныра, болтун и лжец. Разве такой кого вылечит? Дожидайтесь! Надо бы его и вовсе гнать в три шеи, но его светлость слишком милосерден к ни на что не годной бестолочи, путающейся у него под ногами. А тот и рад. Сразу весь надулся, будто он и в самом деле невесть что такое, страх какая важная птица, знай себе расхаживает да шуточки отпускает. А уж язык у него… ядовитый, как у висельника. В первый же день всех слуг своими остротами распугал, мерзавец. Однако слуги слугами, а доктор Спетт наглецам, болтунам и шарлатанам спуску не даст и запугать себя не позволит. Он сам кого угодно в оборот возьмет. Все ж не какой-нибудь там штатский, всю войну с герцогом прошел.
Свою неприязнь старший коллега Шарца обнаружил сразу, даже не потрудившись ее смягчить. Напротив.
— Какой я тебе коллега, школяр?! — презрительно бросил он в ответ на первое приветствие.
Скажет тоже — школяр! И ведь сказал — как выплюнул. Впору пойти и рожу помыть после такого "здравствуйте", потому как в нее именно что плюнули. Ничего, Шарц, терпи, привыкай, то ли еще будет.
И ведь не ошибся.
— И чему полезному тебя в той Марлеции обучили? — иронически скривился доктор Спетт, глядя на Шарца сверху вниз: как-де такое недоразумение природы и вовсе осмеливается существовать, да еще и на место его претендует?
Выслушав точное перечисление дисциплин, кратко прокомментировал:
— Баловство все.
После чего в таких же кратких, емких и при этом весьма красочных выражениях пояснил "высокоученому господину марлецийскому доктору", чего стоит вся эта хваленая выучка против его многолетнего опыта.
Шарц и не думал сопротивляться. Аргументы "старого гриба", как он его про себя окрестил, походили на атаку человечьей конницы, а с ней гномам лучше не связываться, даже бывшим гномам, даже безбородым и глубоко законспирированным безумцам.
— Вот скажи, ты хоть одну операцию, сам по себе, без профессора под боком, делал? — язвительно вопросил старик под конец.
Шарц только вздохнул. Разве он спорит с тем, что знает мало? Что его знания поверхностны, что ему не хватает практического опыта? Разве он отказывается учиться? Но этот кошмарный старикан вовсе не собирается его учить. Он вбил себе в упрямую голову, что Шарц метит на его место, и просто не хочет слышать никаких доводов. Как же объяснить этому ворчливому зануде, что Шарц ему и не конкурент вовсе? Ведь в услугах врача нуждается не только герцог с семейством и челядью. В услугах врача нуждаются многие, и старый гриб просто не осилит таскаться по всем окрестным городкам и деревушкам, где может понадобиться доктор и где такового все еще нет. Им даже и вдвоем всего не осилить, так и зачем ему отбирать у старика нагретое местечко? Чтоб подле герцогских милостей пристроиться, так, что ли? Так ему и без того перепадет. Он же как-никак шут, для этого его, собственно, и приглашали.
Вот только Грегори Спетт в это не верит, при каждом удобном случае шпыняя Хьюго то "школяром", то "высокоученым господином марлецийским доктором". Поди пойми, что хуже! Кроме того, ехидный старик повадился то и дело его вышучивать, время от времени намекая герцогу, что и в качестве шута "этот самозваный доктор" не бог весть какое приобретение.
— А знает ли многоуважаемый высокоученый господин марлецийский доктор, какое-либо средство супротив поноса? — начинал он обычно.
